Натан Эйдельман - Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Аннета и Елена тоже стараются, учительницы довольны ими.

Что же касается меня, этот год подарил мне повелителя, и повелителя, которого я очень люблю, и ты, мой дорогой папа, я уверена, непременно его сильно полюбишь. Не следует ли отсюда, что я заслужила первый приз, так как именно я больше всех думаю о будущем… Ипполит тебя обнимает и ничего другого так не желает, как познакомиться с „папой Муравьевым“. До свидания, папочка, прошу прощения тысячу раз за длинное письмо, но я говорю в нем о твоих детях, а этот сюжет ведь тебя наверняка интересует!»

О любви самой Элизы — чуть позже; кажется, она пишет по заданию матери, надеющейся, что дочь добьется больше жены (отец действительно напишет вскоре детям, и ему сообщат, что «Матвей после того значительно лучше работает»). Тем временем культ Ивана Матвеевича растет, от Лизы до Ипполита — все, особенно старшие мальчики, относятся с обожанием к эгоистичному, усталому, сильно занятому своими неприятностями тайному советнику: чем дальше он, чем недоступнее, чем реже отзывается, тем, по известной психологической формуле, милее, притягательнее для детей. Мать — проза, отец — поэзия, даль, Россия.

Восторг первых русских уроков сродни преклонению перед отцом — чем сильнее интерес к своему «далеко», тем горячее желание встретиться с отцом.

Между тем 12-летний Сергей неожиданно получает от жизни, или судьбы, такое предложение, которое может сильно переменить его планы и восторги.

Мать — отцу. Май 1808 года: «Прошлую неделю твой маленький Сергей был третьим в классе по французскому чистописанию, по риторике — наравне с мальчиками, которым всем почти 16 и 17 лет, а преподаватель математики очень доволен Сергеем и сказал мне, что у него хорошая голова; подумать только, что ему нет и 12 лет! Нужно тебе сказать, что он много работает, очень любит читать и охотнее проведет целый день за книгой, чем пойдет прогуляться; и притом он такое дитя, что иногда проводит время со своими маленькими сестрами, играя в куклы или вышивая кукольные платьица. В самом деле он необыкновенный!»

Позже учитель передаст матери, что Сергей способен «совершить нечто великое в науке».

В эти дни Анне Семеновне случилось побеседовать с генералом Бетанкуром, главным директором путей сообщения в России, так сказать, представителем технической мысли. Разговор быстро переводится на мальчиков, и тут генерал говорит нечто совершенно новое для матери; вместо обычных советов — в какой полк или к какому министру лучше бы записаться — Бетанкур советует делать карьеру математическую: «Он меня заверил, что опытных русских инженеров очень мало, и поскольку Сергей так силен в математике, ему следовало бы после пансиона окончить Политехническую школу. На все это надо еще лет пять, но получение в результате высшего технического образования было бы благом и для него и для отечества. Что же касается Матвея, то математика может сделать его артиллерийским офицером. Настоящее математическое образование можно получить только здесь. В России — труднее, или, говоря яснее — невозможно. Матвею к тому времени будет 20 лет, Сергею — 17».

Точные науки, техническое образование… Будто голос из следующего века. И вдруг Сергей — математик, завершающий курс в 1813 году, а потом, может быть, Сергей Иванович Муравьев-Апостол — академик, основатель школы — и служба отечеству просвещением, наукой, изобретением, техническим прогрессом? И разве не заметят вскоре, что одни изобретают паровой двигатель, другие штурмуют Бастилию, третьи душат тирана, четвертые выводят формулы — и, может быть, все вместе, сами того не подозревая, с разных сторон подогревают, расплавляют громадную льдину деспотизма?

Но такие мысли юному математику из пансиона Хикса пока и не снятся… Зато родители взволнованы: на одних весах — авторитет генерала Бетанкура, высокий престиж математики в стране Лапласа, Лагранжа, Араго. Немало! Но на другие весы кладется побольше: европейский мир неустойчив, призрачен, дальновидные люди ужо предчувствуют «1812 год» — пять лет во Франции не высидеть! К тому же, если на Западе точные науки, уже «в чинах генеральских», то в России — даже не в обер-офицерских (хотя подают немалые надежды!). И тот вечный «нуль», который лицейский математик Кошанский выставлял Александру Пушкину и многим его сотоварищам, ничуть не помешал им благополучно завершить обучение. На первом месте — политика, изящная словесность, философия; и, кстати, один из противников чрезмерного употребления «лапласова зелья», математики, как раз Иван Матвеевич, да еще с какими аргументами!

«Еще ни одна нация не исторгнута из варварства математикой… Ты, друг мой, счастливый отец семейства; дети твои, подобно прелестному цвету дерева, обещают тебе сладкие плоды. Бога ради, не учи их математике, доколе умы их не украсятся прелестями изящной словесности, а сердца их не приучатся любить и искать красоты, не подлежащие размеру циркуля, одним словом: образуй в них прежде всего воображение… В великой картине мироздания разум усматривает чертеж; воображение видит краски. Что же картина без красок? И что жизнь наша без воображения?»

Иван Матвеевич не просто опасается одностороннего образования, по даже указывает в одной из своих статей на опасную связь: в революционной и наполеоновской Франции «музы уступают место геометрии», математика для «неокрепшего ума» — путь к неверию, неверие — путь к революции!

Ясно, что при такой позиции дух времени сулит обоим мальчикам службу военную, которая конечно же убережет их от опасной тропы: геометрия — бунт! Да и Анна Семеновна не очень-то настаивает: российский аристократ-математик — дело небывалое. Оставив в стороне случайные мечтания, она тем решительнее требует от мужа задуматься над будущим Матвея и Сергея. 30 сентября того же 1808 года сетует, что нет у нее средств выехать из Парижа в Эрфурт, где встретятся Александр с Наполеоном и куда отправляется «вся Европа». «Мне кажется, я нашла бы способ поговорить с императором и уладить дела наших детей». Но денег не находится — ни для карьеры сыновей, ни для старшей дочери: у нее красивая, романтическая любовь с молодым флигель-адъютантом Ожаровским, состоящим при посольстве, и мать одобряет выбор дочери, а Ивану Матвеевичу вдруг показалось, что 500 душ за женихом маловато, и вообще, «знает ли мать свою дочь?» — на что Анна Семеновна отвечает письмом злым и решительным, что не ему, Ивану Матвеевичу, судить, ибо за последние 10 лет провел с семьей «всего 22 месяца». Иван Матвеевич отступает, свадьба решена, но нет денег, и вообще пора возвращаться!