Натан Эйдельман - Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Так встретились в одном альбоме примечательные современники.

В рисунках, набросанных пушкинским пером, угадывается лицо Сергея Муравьева. Они встречались, может быть, не раз — у «беспокойного Никиты», в компании других родственников и друзей, например Лунина. Там были люди, к которым шли эпитеты — дерзкий, вдохновенный, мятежный, но только не холодный.

Сложнейшие перемены в душе и мыслях Пушкина происходят в странствиях, начавшихся после изгнания из столицы в мае 1820 года.

Через пять месяцев командир роты Семеновского полка Сергей Муравьев-Апостол отправляется вослед, и тень Демокрита, вызванная Иваном Матвеевичем, ждет еще одного последователя…

Желчный, наблюдательный мемуарист Филипп Вигель осенью 1820 года встречает на Гороховой улице Сергея Муравьева с каким-то однополчанином:

«Что с вами? — спросил я. — Мне кажется, вы нездоровы?

— Нет, я здоров, только не весел, — радоваться почему.

— Потерпите, — сказал я, — надейтесь.

Грустно взглянул он на меня, промолвив: „Жить в надежде, умереть в дерьме“; поклонился и пошел дальше».

Любимый Семеновский полк был отдан в начало 1820 года аракчеевцу Федору Шварцу, которому объяснили, что офицеры не применяют здесь телесные наказания. Шварц также не применял их первые месяцы. А вскоре…

«Недовольный учением, обращал одну шеренгу лицом к другой и заставлял солдат плевать в лицо друг другу: утроил учение…»

Затем, поняв, что семеновцы перешли на новый режим, полковой командир ввел и телесные наказания, «прославившись в армии погостом своего имени».

Матвею Ивановичу Муравьеву-Апостолу, находившемуся на службе в Полтаве, было очень интересно и важно, что происходит в родном Семеновском. Сергей написал большое письмо, оно сохранилось в бумагах Матвея, попало к следователю, после приговора было передано родне, и тут-то Бибиков, муж сестры Екатерины, «в припадке непонятного страха» (выражение его родственников) уничтожил переписку братьев… Матвей Иванович «с ужасным сожалением вспоминал о погибших тут письмах брата»…

Первая гренадерская рота полка приносит жалобу на командира, роту отправляют в крепость, солдаты ищут Шварца, тот прячется в навозную кучу. Одиннадцать других рот, в том числе рота Сергея Муравьева, выходят из казарм: «Отдайте нам стариков или посадите вместе с ними». Известие быстро распространяется за сотни и тысячи верст. Капнисту доставляют записочку из Хомутца: «Меж тем как Вы, дорогой сосед мой, любите меня и Сережу моего, то я уверен порадуетесь со мною вместе о том, что получил о нем. Я посылаю Вам копию письма Мейендорфа к мадемуазель Малфузовой» (очень близкой к семье Муравьевых).

В Киеве, к счастью, удалось ту копию разыскать, и вот она в переводе с французского:

«30 ноября (1820).

Вчера я получил Ваше письмо от 12 ноября и спешу ответить. Я, как никто, понимаю ту тревогу, которую должна была вызвать у Вас новость о Семеновском полке, по к тому моменту, когда Вы получите это письмо, у Вас не будет оснований для беспокойства. Вы, без сомнения, имеете точные и подробные описания события, важного не столько самого по себе, сколько тем, что было сделано для подавления бунта. Господин Серж [5] Сергей Муравьев-Апостол. в этих обстоятельствах не изменил себе; напротив, они помогли ему обнаружить прекрасный характер и показать, как благородно он мыслит и действует. Во время кризиса он своею властью удержал всю роту, готовую восстать. Он ночевал у своих гренадеров, сумел их успокоить. Это было всего через несколько часов после того, как волнение охватило солдат, которые относились к нему с предельным уважением в течение всего кризиса. В крепости Сергей первый собрал свою роту. Это будет учтено военным судом и еще более увеличит то уважение, которое все время испытывали к нему его начальники и товарищи. Вам известен, конечно, приказ императора. Будущность Сергея не должна вызывать у Вас какого-либо беспокойства. Могу Вам сказать уверенно, что в обществе отдают должное твердому, разумному и уверенному поведению Сергея. О нем говорят только с большим уважением; даже те, которые знают его лишь понаслышке, бесконечно сожалеют, что гвардия теряет одного из лучших офицеров, который в этой ситуации сделался еще более достойным всеобщего уважения…»

Так видит события умеренный, верноподданный и тем не менее недовольный человек.

Сергей Иванович выводит семеновцев из крепости поротно и затем, как полагается, идет рапортовать Шварцу. «Этот, растроганный, подвел Сергея Ивановича к образу и сказал ему приблизительно следующее:

„Бог свидетель, я не виновен, что лишил Россию такого полка, я его не знал; мне говорили, что это полк бунтовщиков, и я поверил, а я не стою последнего солдата этого полка“».

Шварца приговаривают к смертной казни, но заменяют «увольнением от службы без права вступить в нее».

18–19 октября 1820-го:

Полковник Ермолаев и Сергей Муравьев-Апостол — их другу полковнику Щербатову:

«Жаль, что для одного человека, подобного Шварцу, должны теперь пострадать столько хороших людей… Участь наша неизвестна, мы не под арестом и пользуемся свободой. Впрочем, что бы ни было, совесть наша чиста».

Солдат удержали, спасли от крови, каторги — дело хорошее. Совесть чиста. Но отчего же так невесело? Отчего — «жить в надежде, умереть…»?

Через 20 дней Федор Шаховской («тигр») — Щербатову:

«Первый батальон преспокойно живет в крепости, второй попал только одной половиной в Свеаборг, а другая прибита бурею в Ревель, куда послан для командования Сергей Муравьев».

Кстати, это письмо, как и предыдущее, сохранилось в копии, сделанной правительственными чиновниками при вскрытии, перлюстрации чужих писем. В отделе рукописей Публичной библиотеки в Ленинграде лежит более шестидесяти таких копий, снятых с самых разных «семеновских посланий». На каждом документе пометка «с подлинным верно» и подпись соответствующего почтмейстера: если письмо вскрывалось в Москве — московского, в Киеве — киевского и т. п.

И чего только не выписывают на тех почтамтах! Вот бывший семеновец Бибиков пишет своей жене Екатерине (урожденной Муравьевой-Апостол), что во всей этой истории «из мухи сделали слона»; а у Сергея Муравьева-Апостола прочитали (и скопировали) жалобу: «Каково сдавать роту в сем ужасном беспорядке. Я тогда отдохну и порадуюсь, когда сяду в сани, чтобы ехать в Полтаву».

И вдруг — письмо 17-летнего семеновского юнкера, который доказывает отцу, что нынешнее происшествие вовсе не связано с его шалостями (как родители непременно подумают!).

«Еду в Полтаву. Долго ли пробудем, неизвестно, есть надежда, что нас простят. Ради бога, не огорчайтесь, карьера может поправиться. В бытность мою в Петербурге не успел заслужить прежние вины, но новых не делал, и вперед все возможное старание употреблю сделаться достойным Вашей любви. Михаил Бестужев-Рюмин».