Натан Эйдельман - Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Однако Николай с сыном и другими членами фамилии, узнав о вступлении Муравьева с Бестужевым-Рюминым в Москву, садятся на корабль, ночью пришедший по Неве ко дворцу. На корабль доставлена из крепости казна; опасаясь революционных моряков, корабль выходит в море под английским флагом и берет курс на Германию.

Теперь в стране только один член императорской фамилии — больная, усталая Елизавета Алексеевна, вдова Александра I, находящаяся в Таганроге, у гроба мужа. В Москве ее провозглашают императрицей, посланцы армии несутся в Таганрог, где она подпишет любые бумаги.

Жить ей недолго, после смерти же — ничто не препятствует республике.

Ворота Петропавловской крепости распахнуты. Пестель, Рылеев, Батеньков, Волконский, Михаил Орлов, Краснокутский и некоторые другие арестанты, занимавшие прежде важные военные и гражданские посты, выходят на волю и появляются на заседаниях Сената и Совета.

Поэт Пушкин тихонько выезжает из Михайловского и через денек попадает в объятия Пущина и Кюхельбекера. «Ты наш! Ты наш!»

Сергей Муравьев и Михаил Бестужев всегда и беспрестанно толковали о пользе революции, о конституции «и о том, что нет сомнения, что в России все пойдет хорошо».

Февраль — март незабываемого, 1826 года.

Временная власть в Петербурге, опирающаяся на гвардию, ведет переговоры с московским и киевским лагерями. «Законодательная власть — собранию депутатов, избранных народом. Исполнительная власть — Директории, состоящей из пяти членов».

В первом составе Директории от тайных обществ — Пестель и Михаил Орлов, от Сената и Государственного совета — Сперанский, Мордвинов, Иван Муравьев-Апостол. Сергей Муравьев возглавляет гвардию, Бестужев-Рюмин — московский генерал-губернатор, Соединенные славяне — во главе дивизий и корпусов. Позже Директория расширится: прибудут генерал Ермолов, Трощинский, Никита Петрович Панин. «Директория (или Председатель) избиралась Собранием Законодательным, как представляющим Народ. — Собственная выгода же была сего собрания, чтоб Директория была наполнена людьми души возвышенной, а способности сверхобыкновенной, ибо тогда только издаваемые законы могут показаться во всем блеске и возбудить благодарность и удивление в Народе». Пестель и его единомышленники находят, что нужны суровые временные правила, не допускающие различных партий и междоусобиц. Но все сильнее голоса в пользу полнейшей свободы и за то, что уголовные законы должны быть «немедленно смягчены, против всех доныне существующих и приноровлены, к правам и образу 19-го века (ибо Бентам говорит, что где законы мягкие, там и нравы смягчаются, где же они жестокие, там и нравы ожесточаются)».

Бестужев-Рюмин: «Пруссия ожидает только восстания России… Порывы всех народов удерживает русская армия — коль скоро она провозгласит свободу — все народы восторжествуют. Великое дело свершится, и нас провозгласят героями века».

Смерть Елизаветы Алексеевны. Временное правление под напором армии, особенно тех частей, где командуют Соединенные славяне, объявляет республику. Меж тем крестьянская революция разгорается, крестьяне берут землю до издания окончательных законов. Раскол среди победителей — дать простор крестьянским требованиям или не допускать пугачевщины? В черноземных губерниях столкновения войск с мужиками.

Монархические заговоры в столицах. Польские послы в Петербурге требуют Левобережную Украину, Белоруссию, Литву. Отношения осложняются, особенно после того, как Михаил Лунин с безумной дерзостью увозит с варшавской гауптвахты Константина, сажает его на первый попавшийся корабль, идущий на Запад, а сам отправляется к своим, в Петербург. Однако в конце концов заключается союз о совместных действиях против Пруссии и Австрии для освобождения захваченных ими польских земель.

Некоторые члены Временного правления считают, что лозунг «Мобилизация, отечество в опасности» — лучшее противоядие против внутренней смуты.

В центре и на местах членов Общества пытаются оттереть вчерашние чиновники, присягнувшие новой власти.

Романовы действуют из-за границы. Споры о немедленных выборах или диктатуре армии.

Революция в России…

Призраки новой Вандеи, нового террора, нового Бонапарта, старых героев Плутарха: «Опасались, как бы Дион, свалив Дионисия, не оставил власть за собою, обманув сограждан каким-нибудь безобидным, несхожим со словом „тирания“ названием».

Такова «История России и планеты в конце 1820-х годов», и Сергей Муравьев, Бестужев-Рюмин, Пестель — старше на несколько лет, и…

Все будет — и кровь, и радость, и свобода, и террор, и то, чего ожидали, а затем — чего совсем не ждали. Но что бы ни случилось, происходит нечто необратимое.

Кто восстановит отмененное крепостное право!

А конституция? Рафаэля Риего опоили опиумом, повесили, начался грязный террор, Фердинанд VII почти самодержец. И все же «почти»! Разве можно совсем разогнать кортесы, парламент?

«Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных…»

Не было. Могло быть.

Было же вот как.

Новогодняя ночь, между 1825 и 1826-м. Мозалевский с тремя солдатами в Киеве идет по указанным адресам, разбрасывая Катехизис, а быстро попадает под арест.

Бестужев-Рюмин не может проехать в соседние полки и, с трудом избежав плена, возвращается.

Артамон Муравьев не хочет поднимать ахтырских гусар.

Соединенные славяне ничего не знают, ждут, готовы действовать, но нет команды.

Тамбовский, Пензенский, Саратовский полки — везде члены тайного общества, везде бывшие семеновские солдаты, но ничего не знают, ждут.

17-й егерский, в Белой Церкви, знает. Оттуда позже придет обнадеживающая записка.

Генерал Рот принимает меры, отводит подальше, за Житомир, Алексапольский, Кременчугский полки, «опасаясь, что нижние чины последуют бесчестному предприятию, тем более, что Муравьев рассылает солдатам восьмилетний срок службы и другие льстивые им обещания». Ненадежным частям 17-го егерского велено выйти из Белой Церкви — подальше от вулкана.

Черниговские офицеры говорят солдатам, что вся 8-я дивизия восстала, что гусарские и другие полки требуют Константина и присягают ему.

Черниговцы отвечают, что «ежели все полки согласны, то и они… Лишь бы не было обмана».