Николай Морозов - Повести моей жизни. Том 1

«Совсем не таким я представлял себе Ткачева!» — снова мелькнуло у меня в голове.

— А вы знаете, что здесь затевается? — крикнула она громко в мое правое ухо.

— Затевается, — окончил он, крича мне в левое ухо, — журнал для рабочих под названием «Работник».

— Как же, как же! Все уже готово, — живо говорила она, — и мы будем редактировать его!

— Я тоже прислан редактировать его, — поспешил вставить я. — И очень рад, что придется работать вместе с таким опытным писателем, как ваш муж.

Действительно, я очень обрадовался открывшейся передо мною перспективе работать вместе с Ткачевым. Когда я ехал сюда, я думал, что вся ответственность редактирования падет на меня одного, и боялся, что не выполню достаточно хорошо возложенной на меня нашим тайным обществом задачи. А теперь вдруг обнаружилось, что редакция будет коллективная!

Все заботы сразу спали с моей души!

Мне так приятно было разделить выпавшую мне почетную обязанность с товарищами по изгнанию, и в особенности с Ткачевым, которого я считал в легальной литературе прямым преемником знаменитого Писарева, идола молодежи в конце шестидесятых годов! Но он не обратил ни малейшего внимания на мой комплимент.

— Мы вместе уже написали... — начал он.

— Мы уже написали, — окончила она, — для нашего нового журнала одну прозаическую статью о нашей работе в народе...

— И одно стихотворение, — перебил он ее, — которое производило поразительное впечатление...

— Поразительное впечатление в народе, — окончила она. — Оно тоже будет помещено в первом номере «Работника», и уже...

— Да, да! И уже приготовлено к набору, — перебил он. — Хотите, мы вам сейчас же его прочтем?

— Да, да, сейчас же прочтем. Оно называется «Овцы и волки», — окончила она и, схватив со стола бумажку, начала читать:

— Не правда ли, — перебил он ее, — какой неожиданный переход? Это мы вместе...

— Это мы вместе придумали, и каждый новый куплет оканчивается так! —добавила она.

— И это-то самое и производило всегда поразительное впечатление, — перебила она. — Понимаете, такой неожиданный переход к самой сути дела.

И они начали наперебой читать мне остальные двадцать пять куплетов этого коллективного стихотворения.

Все они были совершенно в том же духе, как и первый. Содержание состояло в том, что одна овца подслушала волков, сговаривающихся на своем совете их растерзать, и побежала рассказать другим овцам, говоря, что их, овец, много и что у них есть копыта для защиты. Оканчивалось же это стихотворение так:

У меня волосы стали шевелиться на голове от одной мысли напечатать в журнале такое стихотворение. Обязанности редактора стали представляться мне далеко не усеянными лаврами.

«Как теперь мне быть? — думал я. — Ведь я должен буду оказать противодействие напечатанию стихотворения, написанного известным литератором Ткачевым! Это поразительно! Превосходный критик и публицист, с прекрасным прозаическим слогом, он — совсем жалкий поэт! И еще придает своим стихам такое большое значение!»

— Ну как вам нравится? — живо спросил он меня в левое ухо. — В народе...

— В народе, — окончила она в мое правое ухо, — это произвело поразительное, поражающее впечатление!

Мне хотелось ответить искренне, что и на меня стихи эти производят поражающее впечатление, но, пользуясь тем, что они продолжали перебивать друг друга, дополняя на каждой фразе один другого, я благополучно избавился от необходимости дать ответ.

Перескочив на что-то новое, они уже сами забыли через минуту, что я им ничего не ответил, или вообразили, что я вполне согласился с их обоюдными собственными похвалами своим стихам.

Почувствовав сильное разочарование в знаменитом писателе и его супруге и определив их, к своему собственному недоумению, как отчаянных болтунов, я захотел поскорее уйти от этой супружеской четы. Мне нужно было в тот же вечер увидеться с заведующим нашей женевской типографией эмигрантом Гольденбергом. Вынув свой кошелек, я раскрыл его, чтобы достать на бумажке адрес его квартиры, и кучка золотых двадцатифранковых монет засверкала в нем.

— Сколько у вас денег! — воскликнул он.

— Сколько денег! — воскликнула она.

— Около шестисот франков! — отвечал я.

— Вам не нужно будет сразу такой суммы, — начал он.

— Да, вам не нужно будет такой суммы! — перебила она.

— А у нас как раз...

— А у нас как раз на две недели недохват. Дайте нам в долг...

— Дайте нам в долг, — перебила она, — только на две недели, пятьсот франков. Мы непременно, непременно возвратим вам ровно через две недели.

— Да, да! Непременно ровно через две недели! — повторил он. — Как раз к этому времени нам вышлют наши деньги! Мы очень точны на этот счет.

— С удовольствием, — ответил я, вынимая желаемую ими сумму.

Он с живостью взял их у меня, а она у него и, вскочив, заперла в шкафике напротив нас.

— Спасибо вам! Спасибо вам! — говорил он, пожимая мне руки.

— Спасибо вам! Спасибо вам! — повторила она, возвратившись на свое место и тоже пожимая мне руки с другой стороны.

— Так непременно, непременно возвратим вам ровно через две недели...

— Ровно, ровно через две недели! — повторила она. — Все, все сразу отдадим тогда. Мы очень точны.

В этот самый момент без обычного заграничного стука в дверь к нам в комнату вошел невысокого роста крепкий шатен лет тридцати пяти с интеллигентными чертами лица и умными наблюдательными глазами.

— А вот и Ткачев! — воскликнула моя собеседница, сидевшая справа.

— А вот и Ткачев! — повторил мой собеседник слева, указывая рукою на вошедшего.

Я встал в полном изумлении и пожал протянутую мне Ткачевым руку.

— А я все думал, что Ткачев — это вы, — обратился я к моему соседу.

— Нет! — воскликнул он. — Я Николай Шебун, а это моя жена Зинаида [60]. Разве мы вам не сказали с самого начала?

— Разве с самого же начала мы не сказали вам? — перебила его она.

— Но это все равно, — перебил он ее, — вы можете быть спокойны насчет...

— Пожалуйста, не будем говорить об этом! — заметил я, чувствуя неловкость.

Ткачев, который тем временем успел прочесть несколько строк очень лестной для меня рекомендации Мышкина, бесцеремонно перебил коллективный разговор обоих супругов, сказал им:

— Я с вами еще успею потолковать завтра, а теперь мне надо переговорить с ним. Пойдемте в мою квартиру, — обратился он ко мне и сразу направился к выходу, очевидно, сознавая полную безнадежность дождаться конца взаимно поддерживающейся речи Шебунов.