Пьер Птифис - Поль Верлен

Верлен должен был выступать в салоне Гранд-Отеля на площади Станисласа перед весьма достойной аудиторией. Поэта принимали члены общества «Лотарингских любителей искусства». Они обеспечили широкую рекламу предстоящей лекции, расклеив афиши и дав объявления в газеты. Во время выступления Верлен сильно волновался, ведь Нанси заменял поэту его родной Мец, который — увы! — в это время был под сапогом пруссаков.

«Привет тебе, о Нанси! — воскликнул поэт. — Город соблазнов, как заслуженно называли тебя в лучшие времена, пускай сейчас ты довольствуешься лишь одним славным, но скорбным именем — „лотарингский“. Впервые я в твоих стенах и уже люблю тебя, старинный, но вечно юный город, являющий нам всю историю архитектуры в самых изящных ее образцах. О город, плоть от плоти Лотарингской земли и столица ее, тебе суждено стать залогом грядущего — быть может, уже недалекого — возвращения Лотарингии на родину — во Францию».

Верлен рассказал о парижской поэзии и, чтобы перейти к разговору о серьезных вещах, прочел свою «Оду Мецу», при этом голос его был похож, по словам одного журналиста, на приглушенный звук барабана. В стихотворении все надежды и желания поэта сводились к одному — долгожданному освобождению города.

Стоит ли говорить, что Верлен имел оглушительный успех. Это привело его в неописуемый восторг. «В зале собралось блестящее общество, — писал он на следующий день Филомене перед отъездом в Люневиль [690] Город в тридцати километрах от Нанси. , — и газеты были ко мне весьма благосклонны». Сомневаться в этом не приходится: «Республиканский Восток», «Непредвзятый», «Восточный прогресс» в своих рецензиях не скупились на комплименты Верлену. Несмотря на несколько статей, не присоединивших свои голоса к этому хору дифирамбов, общая оценка выступления была, несомненно, положительной.

В Люневиле, куда Верлен приехал около двух часов пополудни, обстоятельства складывались для него не столь благоприятно. Поэт Шарль Герен, согласившийся устроить прием в честь парижского гостя, не прилагал особых усилий для выполнения возложенной на него миссии. Жюль Ре это предвидел и, встретив на вокзале прекрасную «Беренику» Мориса Барреса, стал умолять ее о помощи. Красотка была знакома со многими офицерами и могла пригласить их на предстоящее торжество. В назначенный час, вспоминает Жюль Ре [691] Ре, 1923. Прим. авт. , торговый зал городской ратуши был ярко освещен, но слушателей было всего двое, это были родители Шарля Герена. Неужели торжественный вечер будет сорван? К счастью, «Береника» сдержала обещание. Вскоре в зале появился джентльмен с моноклем, потом офицер в гражданском, за ним еще несколько человек, и скоро весь эскадрон был в сборе. В один миг зал оказался на три четверти заполненным. Честь Верлена была спасена. Успех снова был оглушительный, что на следующий день подтвердили рецензии в газетах. Но время выступления пришлось сократить, поскольку Верлен должен был последним поездом вернуться в Нанси.

На следующий день в полдень он уже возвращался в Париж, а около шести часов вечера «милая суженая» встретила его на Восточном вокзале. Во время этих мини-гастролей Верлен заработал лишь сто франков, зато светился от гордости за прием, который оказала ему Лотарингия.

Через некоторое время городские власти Нанси сообщили поэту о своем намерении назвать одну из улиц города его именем. На это он скромно согласился:

— Вы дарите мне целую улицу? Я не осмелился бы просить у вас и дом, разве что подвал…

Едва вернувшись, Верлен должен был снова уехать, поскольку в конце концов согласился отправиться в Англию прочесть там несколько публичных лекций. Уильям Ротен-штейн и Артур Саймонс усердно занимались созданием комитетов, которые должны были подготовить встречу поэта в Оксфорде и Лондоне. Верлен знал Саймонса: это был молодой, энергичный писатель. Его с ним познакомил Шарль Морис в кафе «Франциск I»; тогда же состоялось знакомство с Хавелоком Эллисом, известным сексологом, который пришел в кафе вместе с Саймонсом. Через некоторое время они снова встретились, на этот раз в отеле «Мин», где Бибиля-Пюре носил им ром и стаканы. Эта встреча поразила юного англичанина, он увидел в Верлене замечательного, необыкновенного поэта, чья гордость заслуживает не меньшего уважения, чем его талант. Вернувшись в Лондон, Саймонс рассказал о Верлене издателю Джону Лейну, публиковавшему сочинения молодых поэтов. Лейн сразу же согласился напечатать два стихотворения Верлена, прочтя их лишь после того, как заплатил Саймонсу гонорар.

Перед отъездом Верлену нужно было внести некоторую сумму денег в счет покрытия дорожных расходов, и он попросил англичан переслать ему сто франков телеграфным переводом. Но Саймонс и Ротенштейн, не без основания полагая, что деньги, отправленные по почте, могут пропасть, поручили одному своему парижскому другу передать их Верлену из рук в руки. Американец Мортон Фуллертон, на которого и была возложена эта миссия, вошел в крохотную комнатку Филомены на улице Брока. Несколько поленьев, тлевших в камине, едва согревали это скромное жилище.

— Очень хорошо, — бросил Верлен, пряча деньги в карман, — а на что будет жить моя жена, пока меня не будет, ведь у нее нет ни су? [692] Ундервуд, 1956, с. 393. Прим. авт.

Посланник добавил еще тридцать франков, пригласил Верлена на ужин в отель «Терминюс», после чего посадил его на дьеппский поезд, отправлявшийся с вокзала Сен-Лазар. Выполнив поручение, Фуллертон телеграфировал Артуру Саймонсу, что поэт прибудет на вокзал «Виктория»

20 ноября, то есть на следующий день, в семь часов сорок минут поездом из Ньюхейвена.

К полуночи Верлен прибыл в Дьепп. В Ла-Манше бушевала страшная буря, отправление парома было отложено. В буфете на вокзале было настоящее столпотворение, поскольку в окрестных гостиницах не осталось ни одного свободного номера. Воспользовавшись любезностью управляющего, Верлен растянулся на диване и проспал несколько часов. Буря не утихла и на следующий день, и, за отсутствием других развлечений, Верлен стал смотреть на потоки дождя, льющиеся с неба. Куря сигары и поглощая невероятное количество кофе и коньяка, он гадал, когда же паромщики возобновят перевозки, сегодня или завтра.

Наконец вечером ветер утих, и паром отчалил из Дьеппа. Волны яростно раскачивали судно, путешествие было весьма беспокойным, но Верлен, устремляясь мыслями к своей красавице и представляя ее счастливое лицо, улыбался будущему блаженству и сочинял стихи.

На вокзале в Ньюхейвене было пустынно. В Лондон же поезд прибыл лишь в час ночи. Верлен изнемогал от усталости, но, проехав в фиакре по изящным кварталам, расположенным между вокзалом «Виктория» и Стрэндом, пришел в полный восторг. Все этой ночью казалось ему «чудесным, изящным, светлым, даже в чем-то кокетливым».