Пьер Птифис - Поль Верлен

Верлен отметил новость новой «коппейкой»:

Какими же долгими показались ему последние три месяца в Борнмуте! Ученики словно с цепи сорвались. Однажды в несчастного Верлена запустили снежком с камнем внутри; снежок попал ему в голову, и он упал без сознания. Кончится тем, что эти шалопаи его укокошат. Естественно, никто не признался в содеянном.

«Я пррррррриветствую твое возврррррррращение в нашу Фррррррранцию, — пишет ему в марте 1877 года Делаэ, который только что доедал до конца свой бакалаврский экзамен. — В целом, я полагаю, что англичане уже давно прожужжали тебе все уши своим „птичьим языком“, и думаю, что после этого ты легко смиришься с „новым Вавилоном“, как замечательно говорят пруссаки» [389] Карре, 1949, на обороте листа 119. Прим. авт. .

29 марта, следуя составленному плану, он уехал из Лондона в Аррас, остановившись по дороге в Булонь-сюр-Мер, где теперь жило семейство Декруа. Ирене торговал книгами, его мать открыла школу. Наконец-то он на родине, в своем доме, на свободе! Прошлое умерло и лежит в земле. Он сотворит свою жизнь заново. Он восстановит уважение к себе, он найдет своих старых друзей, ему на все хватит мужества. Мечта о новой юности воодушевляла его, но юности светлой, очищенной от всех иллюзий! И в самом деле — ему всего-навсего тридцать три! Какие наши годы!

Париж — это, конечно, замечательно, но что там делать? Чем заниматься? Кем быть — чиновником или преподавателем? «На твоем месте, — советовал ему Делаэ, — я бы хорошо подумал, прежде чем снова идти в канцелярию; преподавать, на мой взгляд, не так противно».

Верлен предпочел не спеша подумать, и до конца мая 1887 года переписывал стихи, написанные в Англии.

А затем, в начале июня, он занялся поисками работы. Недолгое пребывание в столице показало, что его начинание не так-то просто будет претворить в жизнь. Впрочем, ему было нужно немного: найти работу «вдали от всяких треволнений», в какой-нибудь канцелярии или учебном заведении. Все, что требовалось, — спрятаться подальше от своего «старого круга», да и вообще от общества [390] В письме от 1 июня 1877 года к Данкуру, известному также под именем Адольфа Рако, будущему театральному критику в «Газетт де Франс». Прим. авт. .

На всякий случай он связался с Малларме и попросил у него несколько практических советов по преподаванию английского языка. Потом, возложив все надежды на Лепеллетье, который, он был уверен, всегда ему поможет, Верлен, от нечего делать, проводил время в прогулках по улицам Парижа.

Паломник в собственное прошлое, он взбирался на холм Монмартр и искал взглядом улицу Николе, где некогда был его «дом», но куда теперь ему путь, увы, заказан, как и в другие «дома семейств», честь которых защищают двери и решетки на окнах.

Когда ему это надоело, Верлен, разочарованный, с пустыми руками вернулся в Аррас.

К счастью, у него оставались друзья.

Добряк Делаэ сообщил ему в июне 1877 года из Шарлевиля, что Рембо уехал. Куда? Тайна, покрытая мраком. «От нашего вертопраха никаких вестей, наверное, улетел далеко, очень далеко, так как с моего возвращения сюда я его не встречал» [392] Карре, 1949. на обороте листа 18. Прим. авт. .

Немного позднее, 9 августа, он уже мог рассказать ему о новых приключениях «вертопраха». Тот, нанявшись в администрацию цирка Луассе, известного мастера верховой езды, отправился в Скандинавию, а оттуда, в конце концов, его выслали во Францию местные власти. Верлен, развеселенный рисунком Делаэ, на котором Рембо чокался с белым медведем на Северном полюсе, ответил новой «коппейкой»:

В конце августа к нему в гости приехал Жермен Нуво и передал привет от Жана Ришпена, с которым виделся в Гернси. Можно предположить, что именно тогда Верлен получил наконец рукопись «Озарений», которую он столько раз просил вернуть. Он с радостью и гордостью показал юному провансальцу милый его сердцу город Аррас; возможно, следующее стихотворение из сборника «Мудрость» навеяно их прогулками:

Верлен провел своего друга по узким улицам, показал ему старинные ворота и местные церкви, числом тринадцать, уделив особое внимание соборам Св. Иакова, Св. Николая и Св. Жери. В последнем Нуво увидел расписное распятие, поразившее его до глубины души. Верлен уточняет: «Это большое распятие из дерева на первый взгляд кажется странным, но если рассмотреть его поближе, то вас поразит глубина его оригинальности, простота его классических линий, всепроникающая нежность его сурового взгляда и точнейшее исполнение мельчайших деталей, которые вместе составляют поистине грандиозное целое» [395] «Искусство и критика», ноябрь 1889 года. Прим. авт. .

Завороженный Нуво некоторое время спустя, втайне, снова посетил этот собор, чтобы запечатлеть на холсте этот мистический образ [396] Воспроизводится на фронтисписе в книге «Poésies d’Humilis et Vers inédits» (G. Nouveau), préface d’Ernest Delahaye, Messein, 1924. Прим. авт. .

Верлен показал Нуво буквально все церкви и церквушки в округе и в конце концов привел его в «кафедральный» собор Св. Вааста, куда он и сам часто ходил слушать песнопения. Там они остановились перед памятником св. Бенедикту-Иосифу Лабрскому. Верлен рассказал своему задумчивому другу необычную историю жизни этого св. отшельника, который «в XVIII веке был единственным, кто составлял религиозную славу Франции». Нуво напряженно рассматривал памятник. Наступил решающий момент в его жизни. Образ этого аскета, который жил в Риме, в руинах Колизея, и питался объедками, которые сердобольные горожанки приносили кошкам, будет постоянно преследовать его с этого момента, будет увлекать его и наконец заставит его надеть лохмотья, взять в руки суму и палку и отправиться по дорогам Франции куда глаза глядят. Но от Жермена Нуво образца 1877 года, полуверующего, легкой добычи соблазнов парижской разгульной жизни, до Смиренного Отшельника, которым он станет потом, был еще долгий путь.