Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Русский композитор Игорь Стравинский, проживающий в США, высоко оценил работы молодого художника и способство­вал тайному вывозу некоторых его работ на Запад. В 69-м году про­ходит персональная выставка работ Шемякина в Нью-Йорке, затем участие в выставках в Кельне и Париже.

Прослышав о молодом и талантливом художнике, в 70-м году в Ленинград приехала одна из наиболее успешных французских «галерейщиц» Дина Верни. В молодости она несколько лет прорабо­тала в Москве корреспондентом газеты «Le Monde», хорошо знала русский язык и фольклор, поддерживала отношения с диссидента­ми... Но основным занятием Верни было то, что принято называть «авангардным искусством». Она выставляла Энгра, Дега, Сезанна, Кандинского; в России была знакома с лучшими художниками-авангардистами: Кабаковым, Булатовым, Янкелевским, Рабиным... И, ко­нечно, была в курсе появления нового таланта. Она собрала карти­ны Шемякина — более 60 работ — и по дипломатическим каналам увезла в Париж, организовала выставку, которая имела большой ус­пех. Искушенная не только в искусстве, но и житейских делах, Вер­ни предложила Шемякину развестись с женой и вызвала ее вместе с дочерью во Францию по гостевой визе...

Терпение охранителей социалистической нравственности и та­кого же реализма по отношению к художнику-бунтарю закончилось.

М.Шемякин: «Помню, как меня выгнали из России. Я был со­всем мальчишкой — 27 всего-то! — и меня в первый раз назвали «Михал Михалычем». Вызвали в ОВИР, а там, в отдельном каби­нете, сидел полковник (я потом узнал его фамилию — Попов) ле­нинградского КГБ. Он сказал: "Жить вам в СССР не дадут. Преж­де всего — Союз художников. Сумасшедшие дома вы прошли. Принудработы — тоже... Второго суда над вами не будет, автоматически получаете два года. Из тюрьмы же вам не выйти, пойдет накручи­вание сроков. Тюрьма — психушка — зона. Есть предложение: по­кинуть пределы нашей державы, несмотря на то что вам придется за границей нелегко. Тем не менее, это для вас лучший выход. Ни­кто не должен знать, что вы уезжаете. Мы даже с родителями не можем вам дать попрощаться. Уезжайте срочно. Поймите: наш от­дел за то, чтобы вы уехали. Но у нас есть соседи, которые тоже за­нимаются вами. Так вот: им очень интересно наблюдать за вами и вашими друзьями... Главное, друзьям ничего не говорите: свои — хуже врагов"».

В ОВИРе Шемякину выдали паспорт с правом на постоянное ме­сто жительства и выбором страны, которая сразу предоставит это право. Французское посольство сразу же выдало визу. И вот 25 декаб­ря 1971 года Дина Верни со своим мужем в аэропорту Орли встре­чала Шемякина, прилетевшего без вещей, но с любимой собакой.

Богатейшая женщина Франции, Дина Верни предложила моло­дому и талантливому художнику все условия, о которых только мо­жет мечтать человек, плюс контракт на десять лет, но с одним пунк­том: художник работает только под ее контролем. На третий день Шемякин с семьей уходит от Верни — «не хотелось сидеть в клет­ке, даже золотой».

Предсказания кагэбиста сбылись... Семья жила два года без го­рячей воды, без туалета в заброшенном бильярдном клубе. Лишь в 74-м году, накануне знакомства с Высоцким, Шемякин выставляет свой акварельный цикл «Петербургский карнавал», принесший ему мировую известность и оглушительную славу. Образовались более-менее приличные условия для жизни и работы.

Их познакомил Михаил Барышников после спектакля, на кото­ром присутствовал Высоцкий вместе с Влади. Вспоминает жена Ми­хаила — Ребекка Модлен: «Нас познакомил Миша Барышников, он танцевал в тот вечер в Гран-Опера. Танцевал всего пять минут — ка­жется, отрывок из «Дон Кихота», — и еще было много всяких фран­цузов. Но когда вышел Барышников — ох, какие были аплодисмен­ты! После выступления он пригласил нас за кулисы — вот там мы и познакомились с Володей и Мариной».

С первой же встречи они поняли и приняли друг друга. Позд­нее Высоцкий с сожалением говорил: «Мишка, как мы с тобой похо­жи! В Германии в детстве были, отцы военные, и жили рядом, бок о бок, и в Питер я приезжал, ведь мы с тобой могли быть «вот так»! А получилось, что встретились только здесь на Западе...»

Это было притяжение и соединение талантов...

Уже на следующей встрече, в доме сестры Марины Одиль, Ше­мякин впервые слушал песни Высоцкого. Особенно его потрясла «Охота на волков»: «Одной этой песни было достаточно для меня, чтобы понять: Володя — гений! В этой песне было сочетание всего... Как говорят художники: есть композиция, рисунок, ритм, цвет — перед тобой шедевр. То же самое в этой песне — ни единой фаль­шивой интонации... Все было, как говорили древние греки, в клас­сической соразмерности. Полная гармония, да еще плюс к этому — на высочайшем духовном подъеме! Это гениальное произведение, а гениальные произведения никогда не создают мелкие люди.

Как же я мог, столкнувшись с такой громадной личностью, как Володя Высоцкий, упустить этот момент? Естественно, я сразу по­несся в магазин. Естественно, я купил самые лучшие магнитофоны. Естественно, я быстро натренировался записывать и сказал: «Воло­дя, давай начнем работать. Тебе нужно, чтобы у тебя все, что ты соз­дал, было записано. Хронологически, не хронологически, но ты обя­зан все это сделать на самом высоком уровне...» Поэтому были куп­лены лучшие микрофоны для гитары и для голоса отдельно, чтобы записывать как можно лучше. И я буквально его стал теребить, что­бы он начал работать. Пускай потом будут беседы. Потом мы мо­жем посидеть за столом, но сначала — работа.

И это у него после вошло уже в привычку. Он приезжал ко мне прямо из Орли, надевал очки, у него в последнее время зрение до­вольно скверное было, прямо на мольберте раскладывал свои но­вые вещи и пел... Вот так начинались эти записи. Он чувствовал, что получается действительно интересное, историческое. А когда в издательстве «YMCA-PRESS» вышел четырехтомник «Песни рус­ских бардов» — там было около ста текстов Высоцкого, — Володя мне сказал: «А ты знаешь, давай повторим все, что я написал, но восстановим в новой уже редакции». Он уже сам чувствовал, что душа его окрепла, голос окреп, окрепло даже понятие собственно­го творчества. Он чувствовал, что стал уже мастером, и хотел пе­репеть все свое старое иначе. Он начинал петь, и как по-новому он все исполнял!»

Так они работали пять с половиной лет в каждый приезд Вы­соцкого в Париж. Были записаны десятки катушек пленки. Тогда они не ставили какой-то конкретной цели, писали — и все. Для себя, для вечности... После смерти Высоцкого Шемякин издаст де­вять пластинок, альбом иллюстраций и три тома его стихов...

М.Шемякин: «Володя сыграл в моей жизни громадную роль. Прежде всего как человек, которого я любил и люблю... Человек не­обычайно утонченный, сложный и порой очень трудный, как все гениальные люди...»