Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Если на первых своих концертах он говорил о магнитофонных записях, как о «современном виде литературы», с иронией выска­зываясь о тысячах печатающихся, но никому не известных членах Союза писателей, то в последние годы на вопрос о возможных пуб­ликациях он отвечал очень серьезно и с нескрываемой болью.

Высоцкий ощущал необходимость наведения какого-то поряд­ка в своих черновиках и рукописях. Ему хотелось, чтобы созданное им не пропало. Но где взять время заняться этим? Позже он слу­чайно познакомится с двумя студентами — Борисом Акимовым и Олегом Терентьевым, которые, будучи увлеченными Театром на Та­ганке и творчеством Высоцкого, уже несколько лет занимались рас­шифровкой записей его концертов. После просмотра материала, со­бранного энтузиастами, Высоцкий сказал:

— Ребята, все хорошо. Мне нравится, будем работать. У вас многое собрано, но многого нет. И вообще, у меня руки не доходят — как хорошо, что вы занялись. Наконец-то вижу серьезных людей, ко­торые на многое обращают внимание, даже варианты приводят. Сойдемся как-нибудь, я передам вам тексты — работайте.

Началась работа: он отдавал им свои черновики, ребята при­водили их в удобочитаемый вид и возвращали Высоцкому на про­смотр. Это была первая попытка текстологической подготовки про­изведений поэта к печати, первая попытка более или менее науч­ного анализа его творчества. Через некоторое время совместного труда был систематизирован объем, которого вполне бы хватило на двухтомник. 10 декабря 1978 года во время перерыва между дву­мя концертами в поселке Менделеево ребята подарили Высоцко­му этот двухтомник, изданный тиражом один экземпляр. Отвечая на записки во время выступления на географическом факультете МГУ 16 декабря 1978 года, Высоцкий выразил свое восхищение ста­раниями Акимова и Терентьева: «Все ли написанное мною я храню? К сожалению, нет. Но вот недавно, совсем недавно, несколько дней тому назад, я вдруг познакомился с двумя людьми, которые собрали все. Вы можете себе представить? Просто все — ну, за исключени­ем, там, сотни, которую они не нашли. Но — все-все. Два гигант­ских тома. Я был настолько поражен... Потому что там были вещи, может быть, единожды мною спетые где-то в какой-то компании, где мы там выпивали... Я даже уже этого не помню. Они были на студиях, нашли все, что не входило в картины... Это просто по­разительно...»

Но о нормальном издании в то время не могло быть и речи...

А.Вознесенский: «Ему хотелось печататься, вступить в СП. По его просьбе я отнес его рукопись в издательство. Завотделом поэзии Егор Исаев проявил широту — подписал книгу. Но директор Н.Лесючевский встал стеной: "И сам Вознесенский неподходящ, и хри­пуна этого принес..."»

Было и другое мнение на этот счет...

С.Говорухин: «Как всякий поэт, он хотел видеть свои стихи на­печатанными. И мне кажется, что тут на его пути... Я бы не сказал, что общество отвергло поэта, какие-то там начальники не давали его печатать. Нет. Тут, пожалуй, братья-поэты виноваты, они взя­лись таким плотным кольцом, они так взялись за руки, чтобы не пропустить его в литературу, что это, конечно, было просто пора­зительно наблюдать. А ведь надо было только пошевелить писате­лям пальцем. Отрешиться от собственного величия и понять тогда, а не сегодня, что бок о бок с ними живет великий Поэт».

И действительно, «профессиональные» поэты не воспринима­ли Высоцкого всерьез, с иронией говорили, что для него поэзия — игра, развлечение. Он воспринимался «профессионалами» прежде всего как бард, менестрель... Это было снисходительное отношение «профессионалов» к «дилетанту» («похлопывание по плечу»), помно­женное на очевидную зависть к его славе.

Вспоминает К.Мустафиди: «Вот вспоминаю эпизод даже, когда поэт один известный набросился на Володю чуть не с кулаками в ресторане ВТО. Мы были втроем с Севой Абдуловым, Володя, ко­нечно, и я. И вот этот поэт (в хорошем подпитии) подходит к наше­му столику и начинает зычным своим голосом на весь ресторан на

Володю: «Ты думаешь что? Ты всю страну поставил перед собой на колени! Ты считаешь себя богом...» — и тому подобное. И я вижу, как у Володи сжимаются кулаки. А тот продолжает... И тогда Володя так спокойно говорит Севке: «Убери его отсюда, а то я сейчас ему морду набью». Это к тому, что завистников у него хватало».

П.Вегин: «Как относился Вознесенский к стихам Высоцкого? Думаю, что сдержанно. Многие песни ему нравились, но только как песни. Большого значения Высоцкому как поэту он не придавал. Вознесенский слишком любит себя, чтобы кого-то полюбить так же сильно. Каждый серьезный поэт для него — соперник. Он не ду­мал, что поэзия Высоцкого достигнет такой силы и встретит такую любовь народа. А может быть, как умный человек, он и сознавал, какая сила стоит за Высоцким, но совершенно разумно преумень­шал его, сводя всю эту силу только к песням. Вознесенский спосо­бен на дружбу только до тех пор, пока он чувствует, что этот поэт ему не соперник.

И только после смерти Володи, на открытии мемориальной дос­ки на его доме, Вознесенский, давясь словами, с трудом выговорил: «Великий русский поэт Владимир Высоцкий...» Он почувствовал, что не скажи так — народ его затюкает, замордует и он потеряет среди народа важные для себя очки. Никогда больше я не слышал от Вознесенского таких слов о Володе.

...Прихлебывая чай, картинно расслабившись в кресле, он го­ворил:

— Ну, старик, вот мы с тобой два поэта, мы знаем, какая это каторга, по-есенински говоря, а по Пастернаку — «Каторга — какая благодать!» Верно? А Володька не может понять этого, да еще не по­нимает, с какими гадами нам приходится каждый раз воевать... По­нимаешь, при его славе, потому что народ, правда, его фантастиче­ски любит, он хочет напечататься, книжку мечтает издать, в наш Союз говенный вступить... Я ему говорю: Володя, опомнись, зачем тебе в такую неволю впрягаться? С твоим характером... чтобы какие-то шавки заставляли его править строчки и говорили, что мож­но, а что нельзя? Тебе что — мало твоей славы? Надумал стать начи­нающим поэтом? А он все свое — хочу печататься, мои стихи луч­ше того, что в журналах...»

A. Вознесенский в своем «Реквиеме оптимистическом...» (1971, 1975) представил Высоцкого как «шансонье всея Руси», «русской песни крепостной», и Россия рыдала о нем как «о златоустом бла­таре»... О поэте речи не шло.

B. Высоцкий: «Люди тянутся не только к стихам, но и к по­этам. Вот у нас сейчас семь тысяч членов Союза писателей СССР, сейчас я любого спрошу — быстро назовет не более тридцати, кто-то назовет пятьдесят, но уж никак не сто. А ведь все печатались, у всех есть книги...»

В воспоминаниях В. Туманова «Жизнь без вранья» читаем: «Из недавней книги А. Вознесенского "Прорабы духа" читатель узна­ет об особой близости двух поэтов. И это, разумеется, правда, под­твержденная цитатами, не относящимися, впрочем, к последнему периоду жизни Высоцкого.