Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

В этот день Булат Окуджава с женой Ольгой были «гостями ка­питана» на «Грузии». Это была та же каюта-люкс, в которой много раз путешествовали Высоцкий и Влади.

Ольга: «И как раз посредине нашего плаванья вечером мы хо­рошо попировали, а утром пришел Гарагуля. На нем лица не было. Он едва мог говорить — и мы узнали о смерти Володи. Стало страш­но... Булата это очень сильно тряхануло. Это была для нас смерть действительно родного человека».

И.Бортник пришел к Высоцкому утром 25-го и не выходил из квартиры до похорон. Все это время он был на грани истерики.

И.Бортник: «Три ночи я провел в квартире Володи. Мне вдруг по­чему-то пришла в голову мысль позвать знакомого священника. Стал звонить. Так Семен Владимирович, отец Володи, закричал на меня: "Прекрати! Я коммунист, никаких священников здесь не будет!"»

Пришел проститься Д.Карапетян: «Володя лежал в комнате, на диване, рядом с ним — пачка фотографий, каждый мог взять. Два дня, вплоть до похорон, я не выходил из его квартиры».

Ю.Любимов уезжает в театр готовиться к похоронам...

Был заказан некролог в «Советской культуре». В то время суще­ствовал определенный порядок опубликования некролога — текст должен поступить в редакцию либо по ТАСС, либо в официальном конверте из Министерства культуры или Госкино... Этого не было. Тогда внутри редакции созрело предложение обратиться к колле­гам Высоцкого, чтобы они составили «Слово товарищей». В театре стали готовить текст «Слова...»:

«Из Театра на Таганке навсегда ушел необыкновенно одарен­ный человек — Владимир ВЫСОЦКИЙ.

Он был многогранным талантом. Природа щедро наградила его даром поэта, артиста, певца.

Миллионы людей любили его песни, помогающие им жить тем, что выражали свое время. Искусство его находило отклик у огром­ной аудитории самых разных людей. Лучшие наши поэты видели в нем своего коллегу. На сцене он играл Шекспира, Пушкина, Досто­евского, Чехова, Пастернака, Есенина. Судьба свела его с прекрас­ными людьми, в их среде его талант становился мудрее, многогран­нее, добрее. Его неукротимый темперамент покорял людей не толь­ко со сцены его родного театра, а также через бесконечные пленки, которые переписывали тысячи людей. Он был подлинным народ­ным артистом, его неукротимый характер ничего и никогда не ос­тавлял про запас для себя. И, наверное, так рано остановилось его сердце. Как щедро одарила его природа, и как не щедро, жесточай­ше скупо отпустило ему дней на Земле.

Жизнь художника исчисляется не очевидной длиной, но объе­мом ее значения. Он пропел много печального о времени и о себе, и он также награждал нас мужеством и желанием жить.

Группа товарищей».

Но главный редактор категорически воспротивился: если офи­циального некролога нет, значит, неспроста, да и не имеет умерший никаких званий и наград — не народный он и не заслуженный.

Все дни до похорон (25, 26, 27 июля) у Театра на Таганке сти­хийный траурный митинг... В окне-витрине возле кассы был выстав­лен портрет Высоцкого с извещением о его смерти, а также сооб­щение о том, что доступ к телу будет открыт в понедельник 28 чис­ла, с 10 часов утра.

Его смерть перестала быть только пугающим слухом, казалось, и на этот раз благополучно опровергаемым. В окне рядом с порт­ретом появилась надпись: «В это трудно поверить, об этом страш­но подумать».

Перед портретом толпа, тихие разговоры, весь подоконник и весь тротуар перед ним был усыпан букетами, на подоконнике го­рели свечи. Крутили магнитофонные записи с его песнями, чита­ли и клали рядом с цветами стихи, посвященные ему, переписыва­ли стихи самого Высоцкого. Днем июльское солнце палило немило­сердно, и люди зонтами укрывали цветы, чтобы не завяли.

Вечером в театре спектакль — «10 дней, которые потрясли мир».

Ю. Любимов вышел на сцену и сказал:

— У нас большое горе... Умер Высоцкий... Прошу почтить...

Зал встал...

О том, что некролога не будет, Высоцкий предвидел... Еще осе­нью 63-го он писал:

И хоть путь мой и длинен, и долог,

И хоть я заслужил похвалу, —

Обо мне не напишут некролог

На последней странице в углу.

Но я не жалею!

Некролога не было. Было сообщение о смерти 25 июля в пра­вом нижнем углу четвертой страницы «Вечерней Москвы».

27-го в театре собрались все, чтобы обсудить техническую сто­рону похорон. После обсуждения долго не могли разойтись. Вспо­минали свои последние встречи с Высоцким... Каждому казалось, что он видел что-то предвещающее смерть... Многие просто не ве­рили в случившееся...

Л.Филатов: «Сообщение о смерти Володи не оглушило меня, потому что я... не поверил. Много ходило слухов... что Володя по­весился, порезал вены, в общем — умер... все ерунда, даже на эту тему ходили шутки, что когда про артиста говорят, что он умер, это вроде к добру — долго будет жить. Поэтому и в этот раз как-то от­несся спокойно. Только когда увидел в гробу...»

Вечером в 20 часов — спектакль «Гамлет». Спектакль отме­нен...

Ю.Любимов: «Он должен был играть 27-го, когда мы отменили спектакль, и никто не вернул билеты. Ни один человек. И, по-моему, даже деньги никто не потребовал...»

Почти всю ночь А.Шнитке и Ю.Любимов монтировали сопро­вождающую фонограмму для панихиды. Предполагалась трансляция фонограммы через колонки на улицу, но это власти запретили.

А на сцене друг Высоцкого, талантливый и молчаливый худож­ник Давид Боровский, строил последнюю декорацию для последне­го появления актера на сцене...

Еще с вечера у театра стали собираться люди. Но в час ночи их разогнали поливальными машинами, которые готовили Таганскую площадь к скорбному и жаркому дню прощания... За «поливалка­ми» везли металлические заграждения, перегородили всю Верхне-Радищевскую...

К ночи прибавилось народу на улице перед домом. С балкона восьмого этажа были видны обращенные вверх лица. Весь подъезд был усыпан цветами, горели свечи. Люди стояли всю ночь 25-го и последующие ночи до похорон. Плакали все. Не стесняясь. Как по родному...

Поздно ночью прилетела Марина Влади вместе с сыном — Пет­ром. В Шереметьево ее встречали В.Янклович и Б.Серуш. Завели в комнату, где лежал Высоцкий. И тактично оставили одну...

И в горе, и в радости поведение большинства людей одинако­во, но многое в словах и действиях Влади в дни прощания для ок­ружающих было странным. Не соответствовало действительности и описание событий этих дней в книге воспоминаний Влади.

М.Влади: «Это такой шок, такой ужас, что я могу сказать, что все эти дни я была как бы не в себе... Как будто я снималась в кино... как будто не я... как будто не он лежал, не я стояла тут...»

Дмитрий Чижков: «...Я как фотограф имел возможность, не привлекая к себе внимания, рассмотреть Маринино лицо, попы­таться представить себе ее душевное состояние. И неожиданно я по­нял, что эта женщина, оказавшаяся в сложнейшей и драматической ситуации, совсем не растеряна. В безмерном своем горе она пре­дельно собрана, сосредоточена, словно уже приняла какие-то глу­боко продуманные, может быть пока скрываемые от посторонних решения — как же ей жить дальше...»