Адам Чарторижский - Мемуары

Прежде чем покинуть Италию, я поехал в Ливорно проститься с маршалом Ржевусским и нашел его сильно страдающим. Я встретил там нескольких соотечественников, между прочим, Сокольницкого, саперного офицера, очень деятельного, с которым я познакомился в Литве во время кампании 1793 года, и Розницкого, с которым мы были вместе в лагере при Голомбе и в стычке при Грани. Оба дружески пожали мне руку, с волнением вспоминая прошлое и те события, свидетелями которых мы были.

Розницкий сказал мне, что ввел в войсках прием, испробованный при Голомбе, который позволял кавалерии наших легионов передвигаться быстрее, чем это могла делать остальная французская кавалерия. Оба они были адъютантами, с правами команды, — чин, показывающий, что их считали искусными офицерами.

С стесненным сердцем оставил я Ржевусского. Этот знаменитый соотечественник, испытанный друг, достойный гражданин и прекрасный человек, вскоре умер. Он похоронен на Кампо-Санто, в Пизе. Семья его предполагала поставить ему памятник; я думаю, однако, что она ограничилась лишь тем, что наметила место для постановки памятника.

Наконец, я уехал. Я мог провести только два дня в Вене, где не нашел никого из моей семьи, кроме двух маленьких сыновей моей сестры, Замойской (Владислава и Жана), очень плохо принявших меня. Я остановился только в Пулавах, где нашел в сборе всю мою семью. Но я не мог долго там оставаться. Мои родители и сестры против своего желания сами просили меня торопиться с отъездом. Нигде не останавливаясь, день и ночь мчался я до самого Петербурга, куда вскоре прибыл и мой брат.

Смерть императора Павла. Начало царствования императора Александра

Чем ближе подъезжал я к Петербургу, тем труднее становилось мне сдерживать противоположные чувства — счастья и нетерпеливого желания скорее увидеть людей, к которым я был привязан, и неизвестности относительно перемен, которые должны были произвести в этих людях время и новое положение.

Навстречу ко мне из столицы выслан был фельдъегерь, встретивший меня близ Риги. Он вез мне дружескую записку от императора и подорожную с приказом почтмейстерам ускорить мое путешествие. Адрес на письме был написан рукой императора. Он называл меня действительным тайным советником, что равнялось чину генерал-аншефа. Я был удивлен, что Александр так быстро возвел меня в этот чин, и твердо решил не принимать его. По приезде я отдал ему конверт от письма; он, действительно, написал это по рассеянности; но в России можно было бы поймать государя на слове и воспользоваться его подписью. Я не думал об этом и не получил в России ни одного чина, кроме того, которым наградил меня Павел.

Наконец, я увиделся с Александром, и первое впечатление, оставшееся у меня от этой встречи, достаточно подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвратился с парада или с учения, как будто бы Павел был еще жив. Он был бледен и утомлен. Он принял меня очень дружественно, но с грустным и убитым видом, без проявления той сердечной радости, какую мог бы выказать человек, которому не нужно наблюдать за собой или стеснять себя в своих чувствах. Теперь, когда он стал государем, мне показалось, хотя, может быть, и несправедливо, что у него появился оттенок какой-то сдержанности и принужденности, и сердце мое сжалось. Он повел меня в свой кабинет. «Хорошо, что вы приехали, наши ожидают вас с нетерпением», сказал он мне, имея в виду несколько лиц, казавшихся ему более просвещенными, а главное, более либеральными, на которых он смотрел, как на своих особых друзей и к которым питал большое доверие. «Если бы вы были здесь, ничего этого не случилось бы: имея вас подле себя, я не был бы увлечен таким образом». Затем он рассказал мне о смерти своего отца, выражая при этом непередаваемое горе и раскаяние.

Это грустное и несчастное событие в продолжение некоторого времени часто служило темой наших разговоров. Император хотел, хотя это и причиняло ему страдания, передать мне подробно все обстоятельства, при которых оно произошло. Я изложу их ниже, дополнив сведениями, полученными мною от других лиц, участников этого ужасного события.

Мне хотелось позондировать, каких мнений он держался теперь по тем вопросам, которые занимали нас ранее, и отдать себе отчет в том, насколько переменились его взгляды в связи с важной переменой в его положении. В общем, я нашел его таким, как и ожидал. Он еще не совсем отрешился от прежних грез, к которым постоянно обращались его взоры; но его уже захватила железная рука действительности: он отступал перед силою обстоятельств, не обнаруживал господства над ними, не отдавал еще себе отчета во всем объеме своей власти и не проявлял умения применять ее на деле.

В момент моего приезда Петербург похож был на море, еще волновавшееся после сильной бури и едва начинавшее медленно затихать.

Император уволил от службы графа Палена. Генерал этот, пользовавшийся полным доверием покойного императора Павла, действовал заодно с графом Паниным, первым зачинщиком и душой заговора, погубившего этого монарха. Заговор не удался бы, если бы граф Пален не стал во главе его, пустив в дело власть и средства, которыми он располагал как генерал-губернатор Петербурга. По кончине Павла граф Пален вообразил, что он может стать всемогущим, опираясь на одни собственные силы. Он начал распоряжаться и принимать внутренние и внешние меры, настоятельно неотложные ввиду возможности появления английского флота в водах Риги, Ревеля и Кронштадта, после кровопролития, совершившегося в Копенгагене. Нельсон торжествовал свою победу в Копенгагене накануне смерти Павла. Среди смятения и волнений, царивших в первые дни после катастрофы, кавалерийский генерал граф Пален намеревался захватить освободившиеся бразды правления. Он хотел к важным обязанностям петербургского генерал-губернатора прибавить еще и обязанности статс-секретаря по иностранным делам. Его подпись стоит на официальных заявлениях, изданных тогда, в первые минуты. Он притязал на то, чтобы ничто не делалось без его разрешения и помимо него. Он принял вид покровителя молодого императора и делал ему сцены, когда тот не сразу соглашался на то, чего он желал, или, вернее, к чему хотел принудить государя.

Уже поговаривали, что Пален стремится занять пост министра двора. Подавленный скорбью, полный отчаяния, замкнувшийся со всею своею семьей во внутренних покоях дворца, император Александр казался во власти заговорщиков. Он считал себя вынужденным щадить их и подчинять свою волю их желаниям.

Между тем важная должность генерал-прокурора, соединявшего тогда в своих руках все отрасли управления, дела внутренние, суд, полицию, финансы, — оставалась вакантной после отставки одного из фаворитов Павла.