Николай Попель - В тяжкую пору

С удивлением озираюсь по сторонам... Что это - удаленность от фронта? Или им известно такое, чего мы еще не знаем?

- Возможно, вас примет Верховный, - говорит после обеда Василевский. Садитесь за доклад. Пишите подробно и честно.

На полу в номере гостиницы "Москва" разложены карты. С утра до вечера мы ползаем по ним, делаем подсчеты, выписки.

Через три дня старательно переписанный от руки доклад лежит на столе у Василевского.

- Отлично. Все прочту самым внимательным образом, - обещает он. Верховный принять не сумеет, занят. Вам, товарищ Рябышев, завтра со мной вылетать в Сталинград. А вы, товарищ Попель,- в распоряжение ПУРа.

Разговор в Главном политическом управлении начинается с вопроса:

- Что вам важно - чин или работа?

- Работа.

- Тогда есть конкретное предложение. По решению Государственного Комитета Обороны создаются три механизированные соединения. Возглавить их должны люди, имеющие боевой опыт. Командиры уже есть, а комиссарские должности вакантны. Выбирайте любую.

- Нельзя ли к Катукову?

- Пожалуйста...

Возвращаюсь в гостиницу. Дмитрий Иванович без кителя, в галифе и тапочках перебирает чемодан. Выслушав мой рассказ, замечает:

- Выходит, расстаемся, милый мой... Одному приказ - на юг, другому - на север...

...Позади полуразрушенный Клин, Завидово. На окраине Калинина Миша выключает перегревшийся мотор.

Низкие бараки из темных досок вросли в землю, вернее - в грязь. Здесь быть штабу и политотделу корпуса. Бригады - в окрестных деревнях.

В полутемном бараке нащупываю у двери выключатель.

- Не трудитесь, - доносится чей-то голос, - света нет и не предвидится.

Нет не только света. Нет даже столов и стульев. Командиры сидят на обрубках бревен. Работают за ящиками из-под макарон.

Когда на следующий день выхожу из барака, у двери круто, разбрызгивая грязь, тормозит "виллис". Из него выскакивает человек в солдатской шинели, на зеленых петлицах генеральские звездочки.

Генерал размашисто подходит ко мне.

- Попель?

- Так точно.

- Катуков. Будем знакомы.

В одном конце барака - "кабинет" Катукова, в другом - мой. Балыков накрыл ящик куском кумача, раздобыл чернильницу, в жестяную банку с пестрой этикеткой из-под консервированной колбасы поставил букетиком остро отточенные карандаши.

Опять формирование... По ассоциации вспоминается кабинет полкового комиссара Немцева, домик политотдела в Черкассах...

- Товарищ бригадный комиссар, старший политрук Поляков прибыл в ваше распоряжение.

- Садитесь, товарищ Поляков, рассказывайте, откуда прибыли, где служили...

- Из госпиталя, после второго ранения...

Люди, прошедшие огонь и воду фронтов, составляют хребет нового корпуса. Это многое повидавшие и пережившие, но несломленные люди. Глядя на них, я вспоминаю пружину, о которой говорил Дмитрий Иванович на берегу бурлившего от немецких бомб Дона...

Ежедневно звонят из Москвы. Спрашивают о технике и о котелках, о полушубках и лимитах на газеты. Но смысл всех разговоров один - быстрее, быстрее, фронт ждет.

В подразделениях больше всего разговоров о Сталинграде. Прибывшие оттуда танкисты десятки раз терпеливо повторяют свои рассказы. Сталинград становится мерой стойкости, героизма, величайшим стимулом и образцом для армии.

С платформ на товарной станции Калинина сползают танки. Бойцы придирчиво осматривают машины, пробуют пальцем заводскую смазку.

С непостижимой щедростью в эту тяжкую осень страна снаряжала механизированные войска. Новенькие танки, пахнущие краской орудия и автомашины, покрытые пушечным салом автоматы и карабины, еще не знавшие огня кухни. И когда все это добро было принято, распределено, освоено, приходит команда - грузиться!

Нам еще не сообщили участок, конечный пункт движения. Еще сентябрьский Сталинград сдерживает натиск фашистских войск, но ни один человек в корпусе не сомневается: Мы будем наступать.

Эшелоны мчатся мимо непаханных полей и голых лесов. Женщины в темных платках подолгу смотрят вслед грохочущим вереницам теплушек.

Мы едем наступать....