Николай Попель - Впереди - Берлин !

Важной воспитательной задачей являлось укрепление боевого содружества Красной Армии с Войском Польским, вступившим в борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.

Большую помощь армии оказывал наш представитель при Польском правительстве генерал-лейтенант Сергей Савельевич Шатилов, который передавал нам конкретные материалы о положении Польши, содействовал нашим встречам с руководителями Польского правительства и Войска Польского.

Каждый день с утра до вечера мы с Катуковым разъезжали по частям.

- Настоящая лаборатория! - радовался Михаил Ефимович. И действительно, район размещения армии напоминал гигантскую военную лабораторию. Всюду отрабатывались приемы и методы будущего наступления: каждая полянка превратилась в танкодром, полигон или автодром. Танкисты учились взаимодействию с авиаторами, разведчики обобщали опыт,- одним словом, вздохнуть было некогда на этом "отдыхе".

Как-то раз по дороге на полигон услыхал знакомый голос: "Запевай!"

Из строя донеслось:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой!

Петя! Петя Мочалов командует. Бронетранспортер остановился.

Крепкогрудый, уверенный командир роты лейтенант Мочалов четко доложил Катукову.

- Вот он, богатырь! - засмеялся Михаил Ефимович. - Знаменитый Петр Мочалов!

Даже уши Мочалова запунцовели от смущения.

- Ну, поздравляю, лейтенант, с новым орденом и с новым званием! - Катуков крепко сжал узкую ладонь командира роты.

- Как здоровье? - спросил я Петю.

- Хорошо, товарищ генерал! - Но, заметив мой испытующий взгляд, смутился и добавил: - Швы иногда побаливают, очень уж большие.

- Как пополнение? Откуда? - спросил Катуков.

- С Украины. Ничего народ, хороший, только сыроватый,- ответил он солидно, как подобает комроты, и оглядел своих бойцов, которые с любопытством смотрели, как их лейтенант непринужденно разговаривает с командованием армии. - Молодые, по восемнадцать лет всего.

А самому Мочалову исполнилось недавно двадцать. Но за плечами у него лежали два года войны. Курская дуга, Днестр и Висла! Глядя на складки, обозначившиеся у верхней губы, на твердое выражение лица, я чувствовал: перед нами действительно стоит зрелый человек.

- Как "старики", помогают тебе?

Прежняя застенчивая улыбка заиграла на его губах.

- Так их же рядовых почти нет, товарищ генерал. Кто на взвод пошел, кто на курсы лейтенантов. Да не беспокойтесь, к наступлению рота будет готова выполнить любые задачи.

- А почему думаете, что будет наступление? - спросил Катуков.

- А как же? Для чего мы сюда пришли? Не сидеть же сложа руки!.. И общая политическая обстановка такая... Берлин впереди! Приемы наступления сейчас отрабатываем...

- Правильно думаете! А как с преодолением танкобоязни? Приучаете новичков?

- Так точно, утюжу. Некоторые дрожат, придерживать их по первому разу приходится. Когда "тридцатьчетверка" над головой проходит, успокаиваю: "Да не бойтесь, он уже прошел, вы живы остались, немного только земелькой присыпало". Ведь роту доверили, товарищ командующий, вот и готовлю ее. Если жизнь в бою солдатам придется отдавать, то какой ценой? Надо, чтобы недаром погибать! Родина с меня за каждого спросит! И каждая мать тоже: как сынок погиб? А что ей ответить, если он вдруг по сырости, по неумелости даром голову сложит? - В голосе Пети слышалась какая-то отцовская нота. - Вот и готовлю.

- Ну, друзья,- обратился к роте командарм,- кто не вас совсем не воевал? Ого! Ну, не горюйте, вырастут из вас командиры, как ваш лейтенант. Самое главное - никогда не забывайте, о чем он вам говорит.

По плану Михаил Ефимович должен был ехать в корпус Гетмана, где шла передача соединения Бабаджаняну. Но Катуков неожиданно заявил, что передумал: "Заедем лучше вместе на передачу к Горелову, а потом к Гетману".

Разговор этот начался еще в штабе и продолжался сейчас в автомашине. К нему молчаливо прислушивался сидевший на заднем сиденье невысокий офицер, смуглый, усатый - новый командир "Первой гвардии" полковник Темник.

- Скажи, о чем задумался? - шутливо обратился к нему Катуков. - Сидишь, как невеста на выданье. В старину говорили: "Хоть за курицу, да на свою улицу". Мы тебя просватали не на сторону, а в своей армии, в свой корпус, да еще в какую бригаду! Вся армия с Московской битвы ее знает. Эх, сколько тогда корреспондентов ездило! Горы бумаги исписали...

- Позвольте, товарищ командующий, сказать свое мнение, - негромко начал Темник. - Бригада отличная, я бы даже сказал, исключительная бригада. Но...

- Что "но"?

- Есть в ней отдельные слишком гордые офицеры...

Вспомнилось, как сам Темник "гонорился" перед своим новым комбригом Костюковым всего три месяца назад. А вот теперь ему самому предстояло побыть в этой трудной роли.

- Конкретнее? - спросил Катуков.

- Вот, например, комбат Бочковский. Знаю его хорошо: смелости очень много, но гонору, пожалуй, еще больше. А я спуску не буду давать.

- Бочковский? Вы что, шутите?! Да вы знаете, о ком говорите? За Коломыю его в приказе Верховного Главнокомандующего на всю страну отметили! Вам это известно?

- Слышал, читал...

Было видно, что Катуков Темника не убедил.

- Может, это вскружило Бочковскому голову? - взволновался Михаил Ефимович.

Признаюсь, мне было тяжело слушать Темника. Бочковский был человеком исключительной личной смелости. Но в чем-то прав был Темник!

- Двадцать второй год ему, а уже капитан, комбат, Герой! В нем много хорошего, но подчас проскальзывает зазнайство. С ним надо поработать. Вам поможет в этом подполковник Ружин. Он хорошо знает Бочковского.

Бригада построилась на полянке. Лица у людей были встревоженные, хмурые. Солдаты внимательно поглядывали на комбрига: какой-то слушок, видно, уже прогулялся по частям. Подъехали Дремов и Литвяк. Катуков принял рапорт от Горелова и, выйдя на середину, приветствовал однополчан неизменным: "Здравствуйте, первая советская танковая гвардия!"

Потом Михаил Ефимович пошел вдоль рядов. То тут, то там узнавал друзей по подмосковным боям. Он жал им руки, поздравлял с новыми званиями и орденами. Особенно долго задержался около старшины И.Ф. Кухарева, грудь которого украшал новенький орден Красного Знамени. Старшина славился тем, что кормил людей всегда своевременно, несмотря ни на какие обстоятельства. Сейчас, разговаривая с командующим, Иван Федорович Кухарев радостно улыбался.

Шедший рядом со мной Горелов был расстроен, глаза воспалены.

- Что с тобой?

- Николай Кириллович, не могу я больше. Всю ночь просидел с "дедом", выложил душу. Я люблю его, верю больше, чем себе. У нас все общее: радости, горе, всякая забота и удача. Знаю, что есть командиры, которые считают своего зама по политчасти наравне с замом по строевой, зампотехом, зампотылом, делят там чего-то. А мы с Антоном Тимофеевичем три года проработали, жили душа в душу, он был совестью нашей бригады, и его ни с кем другим сравнить нельзя было.