Николай Попель - Впереди - Берлин !

Два часа прошло, три часа...

Ни слуху, ни духу!

Состояние наше легко себе представить.

Что делать? Командарм опасливо косится на рацию. Если еще маршал Жуков вызовет - совсем беда!

- Едем к Раве-Мазовецкой,- предлагает он.- Бабаджанян должен быть где-то в том районе. Сразу и сведения сможем сообщить Михаилу Алексеевичу.

Другого выхода не видели. Уже усаживаясь в бронетранспортер, Катуков мрачно пошутил:

- Все-таки от прямого провода подальше будем. Пусть Шалин отдувается, как сумеет.

- Да, у него сейчас незавидное положение...

Было темно, когда мы подъехали к Раве-Мазовецкой. А кто там - свои или противник - не имели представления. Немного успокаивала перехваченная по дороге непонятная радиограмма: "Бочком, Алеша, бочком, культурненько". Это Гусаковский наставляет Карабанова. Значит, они где-то близко?

Если б мы знали тогда, что это означало!

Въехав на южную окраину Равы-Мазовецкой, остановились у здания школы. Кругом шел бой. Из леса по центральным улицам били пушки, оттуда кто-то отчаянно огрызался огнем, на восточной окраине тоже основательно постреливали, а людей никого не было видно! Только повсюду сплошной огонь, полосы разрывов и десятки воронок.

- Куда же ехать? - задумался Катуков.

Ехать действительно было некуда. Зашли в помещение.

- Сиди на рации и лови все в эфире, - теребил Михаил Ефимович полковника Никитина.- Может, от соседа что узнаешь.

Шалин лаконично сообщил: "Фронт требует сведений". Представляю, каково ему разговаривать сейчас с начальником штаба фронта Малининым!

Шалин снова сообщил: "Мною доложено наверх, что войска вышли на южную окраину Равы-Мазовецкой. Это правда, вы же там находитесь, - объясняет щепетильный Шалин. - А пока я разослал по маршрутам колонн мотоциклетчиков Мусатова. Пусть разведают свои наступающие части, может, кого нащупают, хотя бы тылы корпусов... А по рубежу, достигнутому разведкой, можно будет в дальнейшем давать сведения во фронт".

- Мотоциклисты - ребята хваткие,- ободряет сам себя Катуков после этой радиограммы,- с противником справлялись, неужто своих не разыщут?

Шофер принес охапку соломы. Улеглись спать. Какой тут сон, до него ли! В голове сверлит: может, Дремов в беде? Боевые друзья гибнут, а мы не можем помочь? Или наоборот - у Армо успех, и надо поддержать, развить... Сколько важнейших сражений в истории было проиграно только из-за отсутствия связи! Что там сейчас с нашими? А может, уже никого нет, зарвались и погибли... И весь круг мыслей пошел с начала.

С Катуковым творится то же самое, только я еще нахожу в себе силы лежать, а он поминутно вскакивает, курит, бегает по комнате, все время справляется у Никитина: "Есть что?" Ответ монотонный: "Нет... нет... нет".

Наконец командующий не выдерживает:

- Кириллович, не спишь? За три года никогда так худо не чувствовал себя, как сегодня. На бригаде был - бригада всегда рядом, на корпусе был - связь постоянно поддерживал и с бригадами и с начальством...

Воспоминания о корпусе пробудили в Катукове злость на иных нынешних командиров.

- Ох, и задам я Бабаджаняну! Без году неделя на корпусе - и зарвался. Что с ним дальше будет? Ведь знаю, почему сейчас молчит: мотается где-нибудь и обо всем забыл... Три дня без конца повторял: помни, Армо, что главное - связь, держи связь, ищи, все средства используй, а связь должна быть - и вниз и вверх. Сам же без нее как слепой тыкаться будешь. Никитин, свяжись с Шалиным, пусть спросит начштаба Богданова, нет ли там Бабаджаняна.

Как в землю провалился!..

Говорю нарочито ровным, спокойным голосом:

- На мой взгляд, у Бабаджаняна не так уж плохо. Сам знаешь, в прорыв он вошел позже, да и не на том месте, где предполагалось, а все же посмотри, какой темп дал: в первые же сутки отмахал шестьдесят километров, Пилицу форсировал раньше всех, резервную дивизию противника перемолол. Думаю, не выпустит и Варшавскую группировку. Ты же сам ему приказывал: не оглядывайся назад, а быстрее к цели. Вот он и жмет на Лович.

- А сведения он обязан давать?

- Сведения-то, конечно, обязан, но зачем злиться? Допустим, скачет он на своем "виллисе" - так это по привычке, думает, что это ему бригада. Там он все видел, а тут, конечно, не увидит. Движение корпуса, да еще ночью - где тут увидеть и услышать. Это трудно. Что трудно! Прямо скажем, невозможно. А он пробует, мечется, рацию от себя, наверное, отпустил - навыка охватить корпус у него еще нет.

- Ну что ж, первый урок. Запишем ему покрепче на рассвете, когда поймаем...

И, секунду помолчав, Катуков добавил:

- Если живой.

Я чувствую, что злость на Бабаджаняна еще не прошла, и пытаюсь успокоить Катукова:

- Вот смотри, Дремов не первый день на корпусе, уже три операции провел, да и вряд ли мехкорпус ушел дальше танкового, а знать о себе тоже почему-то не дает.

Но, вместо того, чтобы оправдать Бабаджаняна, я, неожиданно для себя, вызвал упрек и в адрес Дремова.

- Ох, этот Ваня! Скольке крови мне попортил за эти несколько часов.

Распахнулась дверь, вошел Никитин. Стала видна непроглядная чернота январской ночи. Только вспыхивали лампочки рации, да иногда мрак рассекался огнем артиллерии.

- Увидят лампочки, придет какой-нибудь паршивый взводишко немцев, и заберут нас - пикнуть в такой тьме не успеем,- выразил Катуков общее беспокойство.

Никитин протянул бланк радиограммы.

- Есть радостное сообщение.

- Докладывай скорее! - вскинулся командующий, яростно и долго нажимая на подвижной рычажок фонарика - "ручной электростанции", как прозвали его на фронте.

- Михаил Алексеевич Шалин сообщает: фронт прислал в штаб командующего бронетанковыми и механизированными войсками генерала Орла для выяснения.

Юмор не изменил Никитину даже в этой ситуации.

- Выяснения чего?

- Как довели приказ.

- Какой приказ?

- Новый, товарищ командующий: изменение направления!

Никитин молча читает приказ о новом направлении и обозначает его на карте. Катуков ворчит: "Еще прочитать не успели, а уже Орел прилетел - проверять, как довели!.."

Наконец все становится ясным. Армии приказано не идти дальше на север, в обход Варшавы, а от Равы-Мазовецкой повернуть на запад - на Згеж, вокруг Лодзи, и к исходу 17 января выйти на реку Hep, приток Варты.

Никогда я еще не видел Михаила Ефимовича таким расстроенным. Он машинально взглянул на часы и свистнул: они показывали три часа ночи, три ноль-ноль восемнадцатого января!

Что нам было делать? До утра сидели на южной окраине Равы-Мазовецкой и ловили в эфире все, что попадалось. Шалин все рации штаба задействовал на волны командиров корпусов и передовых бригад.

Только с рассветом Никитин ворвался с таким видом, что Катуков сразу спросил его: "Что, опять радость принес?"