Иван Жигалов - Свет маяка

— Товарищ мичман, оставьте меня на острове, — умолял Мохов.

Мичман хотел возразить, но поглядел на просящее лицо старшего матроса, махнул рукой.

— Побыстрей, Коровин, — тихо сказал Огнев своему помощнику, но Демин услышал и не удержался, чтобы не ввернуть:

— Моментом слетаем… Ох и покажу ж я теперь этому Кочетову полундру!

И он поспешно скрылся в моторном отсеке.

Огнев, Мохов и Абдулаев сошли на берег.

А потом, когда «морские охотники» подошли к острову, старший лейтенант Вдовин минут пять тряс в объятиях мичмана Огнева.

— Ну спасибо, родной! Не растерялся в сложной обстановке… А я за этот час чуть не поседел. И все этот путаник Кочетов! Пускай теперь замаливает свою вину.

— В самом деле путаник, — серьезно отозвался Огнев и добавил: — Путаник, хоть и без злого умысла… А остров-то наш!.. Наш остров, товарищ старший лейтенант!

— Не радуйтесь, — остановил Вдовин Огнева. — Вы тоже хороши. Вместо того, чтобы везти боеприпасы, в десант полезли. — Вдовин помолчал. — Надо подбросить подмогу десантникам. Раз остров взят, необходимо закрепиться…

…И снова катер «308» доставлял продукты морским пехотинцам.

Капитан-лейтенанта Василия Малаева я встретил весной сорок четвертого на Невском проспекте. В новенькой шинели, наутюженных брюках, в ботинках, начищенных до зеркального блеска, в фуражечке-«нахимовке» с маленьким козырьком, Малаев походил на курсанта, только что произведенного в офицеры, хотя было ему за двадцать пять и не раз находился он в двух шагах от смерти.

Познакомились мы с ним в первые дни войны. Тогда младший лейтенант служил на «морском охотнике».

В августе их катер выдержал неравный бой с пятью вражескими «юнкерами». Почти все члены экипажа были ранены, а четверо убиты. Малаева в тяжелом состоянии отправили в госпиталь. Вновь мы встретились осенью 1941 года на знаменитом «ораниенбаумском пятачке», где младший лейтенант командовал взводом разведчиков в морской бригаде. Здесь он снова был ранен, и я потерял его след. И вот только сейчас мы снова увиделись. Служил Василий теперь в местной противовоздушной обороне. На днях получил звание капитан-лейтенанта. Потому и ходил таким нарядным.

Узнав цель моего приезда в Ленинград, Малаев воскликнул:

— Товарищ подполковник, считайте, что задание редакции вы уже выполнили. — И пояснил: — В МПВО создано специальное подразделение из девушек-разминеров, а эта специальность у нас самая наиважнейшая. Вот только за последние двадцать дней девчата ликвидировали двенадцать тысяч мин и шесть тысяч снарядов. Не шутка. Прибавьте к этому обследованных более тысячи метров ходов сообщений да восемь тысяч бывших вражеских землянок и блиндажей. Все ленинградские газеты только о них и пишут. Разыщите Асю Михайлову, — Малаев улыбнулся: — Ее у нас зовут Золушкой… Впрочем, я вам помогу. В сторону Петергофа идет наша машина, и мы с вами подъедем.

Малаев сменил свою новенькую форму на довольно поношенную, надел резиновые сапоги, такие же и для меня достал. «В наших флотских ботиночках по болотам не пройдешь», — сказал он.

Машина то и дело ныряла по ухабам. Некогда прямое и гладкое, как стол, шоссе разбито, исковеркано снарядами и бомбами, красивый сосновый лес изуродован, словно прошел по нему ураган невероятной силы. Земля изрыта, по сторонам — обвалившиеся окопы, блиндажи, ходы сообщений. Кое-где — разбитые, порыжелые орудия, тягачи, перевернутые танки. И ни единого дерева — все перемешано с землей, вырвано с корнями. Здесь проходила линия немецкой обороны. Отсюда фашисты девятьсот дней и ночей били по Ленинграду из тяжелых орудий. Теперь фронт передвинулся к Западу, но израненная земля все еще грохотала. Поминутно рвались мины и фугасы.

— Это наши девчата трудятся, — говорит Малаев и просит водителя остановить машину.

Пробираемся по грязи. Капитан-лейтенанту тут все знакомо.

Метрах в полустах от нас низенькая девушка, на ходу заправляя под пилотку выбившиеся волосы, медленной, усталой походкой идет к красному флажку. На ней заляпанные грязью огромные резиновые сапоги, флотский бушлат довольно большого размера, подпоясанный ремнем с ярко надраенной бляхой, на которой играет солнечный лучик, черная юбка. Малаев поясняет, что это и есть та самая Ася Михайлова.

«Да она же совсем ребенок», — думаю я.

Девушка что-то кричит нам и показывает рукой.

— Просит, чтобы мы спрятались в танке. — Малаев ускоряет шаги. — Сейчас подорвет мину.

Мертвый немецкий танк, наполовину погрузившийся в болотистый грунт, стоит совсем близко. Лезем в него. Пахнет ржавым железом, сыростью, тлением… Смотрю на девушку. Она подошла к флажку, опустилась на колени и осторожно разгребает землю. Там — мина.

Ася заложила тол, закрепила шнур, но, прежде чем поджечь его, посмотрела в нашу сторону, махнула рукой.

— Танк — надежное убежище. Ничего, ничего, Ася успеет… — капитан-лейтенант замолкает.

Девушка чиркнула спичку, подожгла шнур и побежала. Споткнулась, упала: ей трудно передвигать облепленные грязью, тяжелые сапоги. Малаев наполовину высовывается из люка, помогает Асе подняться. Теперь мы сидим втроем, захлопнув над головами стальную крышку. Темно-темно в железном ящике.

Содрогается воздух, и танк чуть вздрагивает. Комья земли и камни падают на броню. Наступает тишина, и опять взрыв, но где-то вдали.

— Маришка ликвидировала мину, — говорит Ася.

Поднимаемся наверх. Пахнет горелым пероксилином.

Садимся на башне.

Асе двадцать один год. Родилась и жила в деревне близ Ясной Поляны. Комсомолка. Во время блокады командовала санитарной дружиной. Студентка первого курса Педагогического института имени Герцена. Когда немцев отогнали от города и сняли блокаду, подобрала группу студенток, и они стали учиться на разминеров. Признается, что нелегко далась эта специальность. Вначале трусила.

— Вышли первый раз на заминированный участок вместе с инструктором. Вот с ним. — Она смотрит на Малаева и почему-то краснеет. — Обследовали щупами вокруг себя, стали тихонько продвигаться вперед. Мой щуп сработал. Раздвинула руками снег. Потом сняла слой мха. Увидела мину. Мою первую! Осторожно придержала пальцами чеку. Вынула взрыватель. А потом все стало привычным, обыденным. Работаем. Вместе с напарницей Маришей Жебраковой мы уже ликвидировали свыше тысячи мин и несколько сот снарядов. А вот сейчас я подорвала последнюю мину и на этом участке.

Смотрю на нее. Глаза черные, носик пуговкой, лицо загорелое, обветренное.

— Почему вас называют Золушкой?

Ася как-то совсем по-детски засмеялась:

— Говорят, счастливая я. Как та Золушка. И обязательно очарую принца какого-то.