Александр Керенский - Россия на историческом повороте: Мемуары

Первые сообщения о происшедшей 27 февраля революции царь воспринял спокойно. Неизбежные беспорядки в связи с разрывом с Думой предусматривались в его плане восстановления абсолютизма, а командующий специальными вооруженными силами, дислоцированными в Петрограде, генерал Хабалов заверил царя, что «войска выполнят свой долг». Несколько гвардейских кавалерийских полков были отозваны с фронта, как и обещал царь перед своим отъездом 22 февраля в Ставку Протопопову, и уже двигались в направлении столицы.

Утром 27 февраля к царю с отчаянной просьбой обратился его брат, Великий князь Михаил Александрович, умоляя царя прекратить беспорядки, назначив такого премьер-министра, который будет пользоваться доверием Думы и общественности. Однако царь в весьма резкой форме посоветовал Великому князю не вмешиваться не в свои дела и приказал генералу Хабалову использовать все имеющиеся в его распоряжении средства для подавления бунта. В тот же день царь отдал приказ генералу Иванову отправиться в Царское Село. На следующий день царь и сам выехал в Царское Село.

На узловой станции Дно, через которую шел путь в Царское Село, комиссар по железнодорожному транспорту Бубликов распорядился остановить императорский поезд, а также второй состав с его свитой. Узнав, что путь через станцию Дно закрыт, царь после лихорадочных консультаций с приближенными приказал отправить составы в Псков, где находился штаб командующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского. Путь в этом направлении был еще свободен. 1 марта в 7.30 вечера царь прибыл в Псков, где его встретил генерал Рузский с офицерами своего штаба.

Согласно показаниям его советников, во время этой нелегкой поездки царь не проявлял никаких признаков нервозности или раздражения. В этом и не было ничего удивительного, ибо царь проявлял всегда какую-то странную способность равнодушно воспринимать внешние события. Однако я убежден, что за этим напускным неестественным спокойствием Николая II скрывалось глубокое душевное напряжение: он, должно быть, к тому времени осознал, что все его планы провалились, и он полностью утратил власть.

Царь, прибывший в Псков, был совсем не тем человеком, который всего лишь за день до этого выехал из Могилева, намереваясь положить конец «мятежу». Все его сторонники словно испарились. Теперь он готов был пойти на любые уступки ради сохранения боевой мощи России накануне решающего весеннего наступления против армий Вильгельма II, которого так презирал и ненавидел.

В тот вечер царь заслушал в своем личном вагоне доклады генерала Рузского и начальника штаба фронта о происшедших за время его поездки событиях. Доклады никаким образом не изменили состояния его духа.

В 11.30 вечера генерал Рузский передал царю только что полученную телеграмму от генерала Алексеева, в которой генерал сообщал «о растущей опасности распространения анархии по всей стране, дальнейшей деморализации армии и невозможности продолжать войну в сложившейся ситуации». В телеграмме также говорилось о необходимости опубликовать официальное заявление, желательно в форме Манифеста, которое внесло бы хоть какое-то успокоение в умы людей, и провозгласить создание «внушающего доверие» кабинета министров, поручив его формирование председателю Думы. Алексеев умолял царя незамедлительно опубликовать такой манифест и предлагал свой проект документа. Прочитав телеграмму и выслушав соображения Рузского, царь согласился обнародовать манифест на следующий день.

Немедленно по принятии этого решения царь направил генералу Иванову телеграмму (2 марта, 00.20), в которой потребовал не предпринимать никаких акций до его прибытия и доклада ему Иванова.

Затем царь распорядился о возвращении на фронт всех тех частей, которые были направлены в Петроград для подавления мятежа силой оружия. В два часа ночи, как рассказывал нам генерал Рузский, царь подписал манифест о создании правительства, ответственного перед законодательной властью. Этот манифест никогда не был опубликован.

Стихийное революционное движение из Петрограда перекинулось на фронт, и в 10 часов утра 2 марта генерал Алексеев, установив связь с командующими всех фронтов, а также Балтийского и Черноморского флотов, предложил им, ввиду катастрофического положения, умолить царя ради сохранения монархии отречься от престола в пользу наследника Алексея и назначить регентом Великого князя Михаила Александровича. Командующие во главе с Великим князем Николаем Николаевичем с удивительной готовностью согласились с этим предложением.

В 2 ч 30 мин Алексеев передал это решение царю, который почти тотчас же сообщил о своем отречении. Но царь отрекся от престола не только от своего имени, но и от имени своего сына, назначив своим преемником брата Михаила Александровича. Одновременно он назначил князя Львова Председателем Совета министров, а Великого князя Николая Николаевича — главнокомандующим вооруженными силами России. Однако за исключением ближайших советников царя никто в России ничего не знал об этом решении Николая II.

Первое сообщение о неожиданном шаге царя было получено вечером 3 марта от Гучкова и Шульгина во время заседания нового правительства и членов Временного комитета. После объявления этой новости наступила мгновенная тишина, а затем Родзянко заявил, что вступление на престол Великого князя Михаила невозможно. Никто из членов Временного комитета не возразил. Мнение собравшихся, казалось, было единодушным.

Вначале Родзянко, а затем и многие другие изложили свои соображения касательно того, почему Великий князь не может быть царем. Они утверждали, в частности, что он никогда не проявлял интереса к государственным делам, что он состоит в морганатическом браке с женщиной, известной своими политическими интригами, что в критический момент истории, когда он мог бы спасти положение, [90] Утром 27 февраля в Мариинском дворце состоялась встреча Великого князя с Родзянко, Некрасовым, Дмитрюковым и князем Голицыным. Члены президиума Думы и Председатель Совета министров потребовали от Великого князя возглавить кавалерийские части Петроградского гарнизона и немедленно принять меры к восстановлению порядка. Однако Великий князь постарался уйти от принятия самостоятельного решения и заявил, что ему нужно переговорить по этому поводу с братом и просить его о назначении нового Председателя Совета министров. он проявил полное отсутствие воли и самостоятельности и так далее.

Слушая эти малосущественные аргументы, я понял, что не в аргументах как таковых дело. А в том, что выступавшие интуитивно почувствовали, что на этой стадии революции неприемлем любой новый царь.