Джефри Робинсон - Ямани: Взгляд из-за кулис

Обратившись к участникам сессии, Ямани предложил организовать специальную конференцию «Север — Юг», на которой были бы рассмотрены все проблемы отношений между развитыми и развивающимися странами, в том числе и проблемы энергетики. Он даже конкретизировал свой план, указав, что такая конференция могла бы начаться отдельным совещанием десяти государств, которое выработает для нее повестку дня.

Но этому решительно воспротивилась Америка.

— Я хотел найти реальные формы сотрудничества. Киссинджер же искал конфронтации. Это было ясно как день. Вашингтонский саммит не оправдал ожиданий Киссинджера, и поэтому он решил создать Международное энергетическое агентство.

Несмотря на реакцию американцев, на следующий день после выступления Ямани на Генеральной Ассамблее с ним встретился посол Франции, который выразил интерес к его предложению провести встречу «Север — Юг».

Беседа Ямани с послом принесла нужные плоды: президент Франции Валери Жискар д’Эстен направил послание королю Фейсалу. Он предложил, чтобы Франция и Саудовская Аравия совместно призвали провести подготовительное совещание десяти государств, состав которого был намечен Ямани.

Вскоре Франция и Саудовская Аравия приступили к реализации этого плана.

Ямани, однако (не ставя в известность Валери Жискар д’Эстена), не рекомендовал королю Фейсалу брать на себя слишком активную роль в организации совещания.

— Это осложнило бы наше положение как в ОПЕК, так и вне ОПЕК. По моему мнению, Саудовской Аравии не следовало появляться на авансцене в этом качестве. Конечно, мы активно влияли на события, но я предпочитал оставаться в тени. Франция была на это согласна, и тем самым мы добились, чего хотели.

В конце концов усилия по созыву конференции «Север — Юг» увенчались успехом, хотя ее организаторы с самого начала столкнулись со множеством трудностей.

Против конференции выступили американцы, охарактеризовавшие этот план как попытку нейтрализовать Международное энергетическое агентство в самом его зародыше.

В Великобритании его расценивали в лучшем случае как пустую затею, дублирующую проекты, которые уже находились в стадии реализации; в худшем — как досадную помеху.

Повестка дня, составленная представителями «десятки», включала четыре группы проблем: сырьевые ресурсы, передача технологии, внешняя задолженность и энергетика.

Но в последующие два года единый замысел распался на такое множество частностей, что фактически испарился.

Жискар д’Эстен с великим прискорбием объявил о его кончине. Он относился к этому плану как к собственному детищу. И мог винить в том, что случилось, только самого себя.

Как выяснилось, Ямани поступил весьма дальновидно, когда уступил всю славу французскому президенту, а сам остался за кулисами.

Но если бы план удался, киссинджеровское МЭА недосчиталось бы многих козырей.

— Киссинджер организовал МЭА исключительно в целях конфронтации, — утверждает Ямани, — и именно поэтому ОПЕК отказывалась вступать с МЭА в переговоры. Даже сейчас, когда характер деятельности МЭА изменился, контакты с этой организацией по-прежнему считаются в ОПЕК неблаговидным поступком.

Официально это так. Но сцена — одно дело. Кулисы — совсем другое.

— Скажу откровенно: мне случалось брать этот грех на душу, — говорит Ямани. — Негласно, при закрытых дверях. В 70‑е годы я часто встречался с руководителем МЭА в конфиденциальной обстановке. Став председателем комитета по долгосрочной стратегии ОПЕК, я наладил и контакты с ЕЭС. Это шло вразрез с правилами, но я сознавал, что игнорировать МЭА мы не можем. Роль этого учреждения была слишком велика. Не в самом начале, но позже, когда оно вышло наконец из организационной стадии и приобрело вес, — тогда я прислушивался к нему с неизменным вниманием. Разумеется, приходилось действовать с большой осторожностью, ведь, что ни говори, Саудовская Аравия все-таки член ОПЕК и не имеет права делать публичные шаги, которые могут вызвать раздражение у других членов. Политика есть политика. И все же не стану отрицать: я неоднократно виделся с председателем МЭА. Иногда мы вместе обедали. Иногда просто встречались в спокойной обстановке и обменивались мнениями. Неофициальные контакты часто оказываются очень и очень полезными.

Рабочий кабинет Ямани находился на втором этаже ничем не примечательного желтоватого здания на полпути между аэропортом и центром Эр-Рияда.

По коридору, соединявшему холл с внутренними помещениями, медленно расхаживали секретари в белых арабских одеждах; стены коридора были увешаны огромными цветными фотографиями нефтеочистительных заводов, буровых вышек и нефтедобывающих установок, высящихся в пустыне.

Обычно в приемной дожидались аудиенции министра не менее дюжины посетителей. Одетые в арабское платье и в западные костюмы, они сидели, глядя в потолок или уставясь в пол, курили, посматривали на часы, гадая, сколько ждать.

Сам министерский кабинет был просто великолепен — огромная, обшитая деревянными панелями угловая комната, посреди которой красовался колоссальный стол в стиле ампир. В том же стиле была выдержана и остальная обстановка — стулья, столики; кроме того, в кабинете стояли большие арабские диваны, уложенные, как это принято у арабов, разноцветными подушками.

В глаза входящему бросалось множество телефонов (казалось, их трезвон не смолкает ни на минуту), коротковолновая рация, которой то и дело пользовался Ямани, и длинные простыни телексов со сведениями о ценах на нефть во всех концах света: к концу дня они скапливались на большом столе, громоздясь пухлыми кипами.

Каждого, кто попадал наконец из приемной в кабинет, по арабской традиции тут же угощали сладким чаем с мятой или кофе с кардамоном. И не один посетитель не отказывался от угощения. Все знали: чашка чая или кофе хоть как-то скрасит те томительные минуты, когда Ямани будет жонглировать телефонными трубками.

В самом начале ноября 1973 г., когда нефтяное эмбарго действовало в полную силу, а цены были подняты до 5,12 доллара за баррель, произошло, казалось бы, заурядное событие, почти, а то и вовсе не замеченное теми, кто не имел отношения к миру нефтяного бизнеса.

Нигерия устроила аукцион, предложив для продажи одиночную партию своей сырой нефти.

Хотя из-за сокращения добычи общемировой объем продажи нефти сократился в то время лишь на 7% по отношению к уровню, который существовал в сентябре до введения эмбарго, большинством участников аукциона владела настоящая паника.

Нигерийская нефть была продана по 16 долларов за баррель.