Джефри Робинсон - Ямани: Взгляд из-за кулис

После скачка цен внимание мировой прессы сосредоточилось на нефти. Газеты наполнились множеством статей, в которых подвергались детальному и всестороннему рассмотрению проблемы нефтяного бизнеса.

Совершенно неожиданное мнение высказал обозреватель Джек Андерсон, лауреат Пулитцеровской премии. Он предположил, что саудовцы, обладая запасом, который трудно растратить и за сто лет, боятся, что высокая цена на нефть чрезмерно собьет спрос и они не успеют сбыть с рук и десятой доли своего богатства.

— Маневрируя в преддверии тегеранской встречи, — писал Андерсон, — саудовцы и Джим Эйкинс, новый американский посол в Саудовской Аравии, настойчиво призывали Киссинджера оказать давление на шаха, использовав в качестве рычага американские поставки оружия Ирану. Но это ни к чему не привело, если не считать рутинного послания Киссинджера, направленного в Тегеран. Шах оставил его без внимания, и администрация Никсона с полным правом могла гордиться, что не запятнала свою репутацию и не пошла на применение силы, чтобы снизить цены на импортируемую нефть.

На вопрос, правду ли говорит обозреватель, Ямани отвечает без долгих раздумий:

— Да. Король Фейсал неоднократно просил Киссинджера побеседовать с шахом. Но это доказывает, что Фейсал не знал истинных намерений Киссинджера. А тот хотел как раз повышения цен. Потому что в конечном счете рост цен свел бы к минимуму зависимость Америки от импорта. По-настоящему высокие цены стимулируют поиск новых месторождений внутри страны, разработку альтернативных источников энергии и тем самым приводят к постепенному уменьшению зависимости от покупок нефти за рубежом. Именно к этому и стремился Киссинджер. Он хотел подорвать могущество арабов, прямо зависевшее от нефти, хотел выбить из рук арабов их мощное оружие. Решить эту нелегкую задачу можно было лишь единственным способом — добиться повышения цен на нефть.

Таким образом, и у Киссинджера, и у шаха были свои причины желать роста цен.

Это подтверждает и Хамед Захри, иранец иракского происхождения, бывший в течение десяти лет пресс-секретарем ОПЕК.

— Иран хотел купить самолеты. А Никсон и Киссинджер в то время стремились вооружить эту страну. Им нужен был сильный Иран. В распоряжении Ирана было единственное средство добыть деньги — поднять цены на нефть. Есть основания подозревать, что Киссинджер и внушил шаху эту мысль. Мол, проблемы нет: увеличьте цены, а на выручку купите самолеты.

Как и Ямани, Захри убежден, что, вздувая цены в 1973 г., шах действовал по тайному наущению американцев.

— Но, думаю, имел значение и еще один фактор. После вьетнамской войны экономика Соединенных Штатов находилась в не слишком завидном состоянии, особенно если сравнивать с Японией или Германией. Единственное, чем американцы могли затормозить развитие японской и германской экономики, — это добиться повышения цен на нефть, от которой обе эти страны столь сильно зависели. Шах и Киссинджер сварганили это дело общими усилиями. Вы всерьез верите, что все телефоны в Тегеране могли внезапно испортиться? Иранцам, чтобы выполнить свою роль, в ту минуту надо было каким-то образом нейтрализовать Ямани, не дать ему проконсультироваться с Фейсалом. И они отключили телефоны.

Как ни странно это прозвучит, мы вправе утверждать, что король Фейсал относился к Генри Киссинджеру весьма и весьма сдержанно. Фактически, указывает Джим Эйкинс, отношение короля к Киссинджеру во многом граничило с недоверием.

— Дело в том, что Киссинджер ему лгал. До того, как Киссинджер поднялся наверх, Фейсал был чрезвычайно расположен к Америке. Я много раз подолгу беседовал с королем и после этих бесед говорил себе: смотрите-ка, вот кто на самом-то деле американский министр иностранных дел. У короля было прекрасное чувство истории. Он готов был делать все, что отвечало интересам Америки, именно Америки, а не Израиля. С ним легко было находить общий язык. Возможно, я как никто другой помог Киссинджеру наладить контакты с королем. А Киссинджер показал себя заправским мошенником.

Заметим справедливости ради, что Эйкинс и Киссинджер никогда не питали друг к другу пылкой симпатии.

И это еще мягко сказано.

Эйкинс был назначен в Саудовскую Аравию в конце 1973 г. Но не захотел играть по правилам Киссинджера, и тот очень быстро отозвал его обратно.

Как и во всех подобных случаях, на конфликт между Эйкинсом и Киссинджером можно посмотреть и с другой стороны. Вот что по этому поводу говорит старинный и близкий друг Киссинджера:

— По убеждению Джима, он знал арабов лучше, чем Киссинджер, чем вообще кто-либо другой. Поэтому он не выполнял указаний Генри, если не был с ними согласен. Спору нет, и Генри вечно ставил подножки своим послам, на это он был великий мастер.

Таким образом, в суждения Эйкинса о Киссинджере можно внести известные поправки.

— Эйкинс — один из самых заносчивых людей на свете, — утверждает Джордж Балу. — Болезненное самолюбие Джима бросается в глаза всякому, кто с ним сталкивается. Он очень талантлив и очень агрессивен. Еще до своей отставки Эйкинс сказал мне, что ему не усидеть на этом посту. По его словам, Генри Киссинджер вышел из доверия у арабов. В самом деле, войне 1973 г. положила конец челночная дипломатия Киссинджера. И арабы до сих пор убеждены, что Киссинджер тогда их предал. Если смотреть на случившееся с их точки зрения, так оно и есть.

По мнению Эйкинса, у Киссинджера ум устроен так же, как у Меттерниха.

— Меттерних был способен говорить императору одно, королю Пруссии — другое, королю Франции — третье и так далее. А к тому моменту, как дело доходило до сопоставления, сама ситуация была уже совершенно иной, и все забывалось. Но Киссинджер, видимо, не понимал, что со времен Меттерниха мир изменился. И выходить сухим из воды стало не так просто. Теперь его послания сопоставляли очень быстро. Первая реакция была такой, на какую он и рассчитывал. Его партнеры думали: «Наверное, мы ошиблись. Американский министр иностранных дел не может лгать». Но очень скоро они убеждались, что Киссинджер и в самом деле лгал. И если бы в период, предшествовавший гибели Фейсала, Киссинджер сказал королю: «Гарантирую, что завтра солнце встанет на востоке», король сказал бы своим советникам: «Не стоит торопиться: посмотрим, что будет».

Если верить уже упомянутому близкому другу Киссинджера, проблемы в его отношениях с арабами отчасти объяснялись тем, что Киссинджер был не только американцем, но всегда оставался и европейцем.

— Он так и не усвоил до конца американское чувство дисциплины во всем, что касается правды и лжи. Обычно для американцев между этими понятиями пролегает абсолютно ясная граница. Для европейцев и для арабов эта граница может быть не столь отчетливой. Американцы, как правило, терпеть не могут, когда разным людям говорят разное. Но этого нельзя сказать о каждом европейце и о каждом арабе. По-моему, Эйкинс несколько преувеличивает, сравнивая Киссинджера с Меттернихом, хотя в какой-то степени это и справедливо. Но, может быть, Фейсал не любил Киссинджера просто потому, что тот был евреем.