Евгения Путилова - …Началось в Республике Шкид

В повести нет специальной главы, посвященной Викниксору. Многократно по ходу всей книги обращаясь к фигуре заведующего школой, Белых и Пантелеев почти никогда не делают попытки дать его психологическую характеристику, показать его в размышлениях, в поисках, у себя в кабинете, наедине с другими педагогами. Они и не стремятся проникнуть в неведомую им область его раздумий, мотивировок, — во все то, что составляет важнейшую и трудно улавливаемую сторону работы педагога. Он появляется всякий раз лишь тогда, когда го призывают внешние обстоятельства, в книге он почти всегда на глазах шкидцев — и только.

Меньше всего авторы стремились нарисовать бога. В их голосе нет никакого трепета, они пишут о Викниксоре точно так же, как писали бы о Сашкеце или Косталмеде. Вероятно, эта свобода, это не стесненное никакими обстоятельствами чувство помогло им увидеть и передать правду большого и сложного характера.

Он открывается с самых разных сторон: добрый и мягкий, грозный и карающий, реально, трезво и мудро видящий жизнь и врученных ему ребят — и чудак, буквально ребенок, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца опытному, прожженному улигану. Авторы говорят только о фактах, но каждое слово, каждый жест, каждая деталь так красноречивы, что за конкретными поступками Викниксора угадывается и другая, скрытая от глаз воспитанников жизнь, явственно ощущаются долгие часы раздумий и размышлений педагога.

Так, замечательно чувствуется этот второй план в эпизоде когда Викниксор держит речь перед укравшими табак ребятами, и в испытующем взгляде, каким он окидывает присмиревших воспитанников, и в торжественных и грозных словах и в том, как он невыносимо долго затягивает паузу перед окончательным решением и, только вымотав как следует ребят, объявляет о полном их прощении, вызвав бурю радости и раскаяния, — во всем этом виден, конечно, продуманный и взвешенный расчет. Впрочем, вряд ли один лишь расчет, даже самый тонкий, мог бы воздействовать на этих многоопытных бузовиков. Каждой клеточкой своего существа они чувствуют, что перед ними стоит не только рассерженный заведующий, имеющий право решить судьбу любого из них. Рядом с ними близкий, необходимый им человек: в их глазах Викниксор похож сейчас на отца. Отнюдь не сентиментальному Гришке хочется показать свое лицо заведующему, «показать, что он в слезах и что слезы эти настоящие, как настоящее раскаяние». Но и Гришке суждено увидеть, что «Викниксор — гроза шкидцев, Викниксор — строгий заведующий школой — тоже плакал, как и он, Янкель, шкидец».

Блестяще написана история рождения шкидской газеты. В руках у Викниксора маленькая газета «Бузовик», выпущенная в азарте борьбы с халдеем Косецким. Словно не замечая тревожного состояния «издателей», перебирающих мысленно все ругательства, какими был пересыпан текст, Викниксор делает им упрек весьма изящный, чисто литературного характера: «она пахнет бульварщиной». Умело и как бы невзначай, как бы только констатируя что-то уже давно вызывавшее интересы ребят, он говорит им о возможности создания сатирической газеты, так же между прочим подсказывая им и ее название: «Ну… ну… хотя бы «Зеркало». так из бузы, из грубой шалости родилась новая газета, ставшая впоследствии важнейгим печтным органом Шкиды.

Почувствовав, как далеко может завести игра в Улиганию, и подметив в этой игре опытным взглядом и наступающий кризис, и вспыхнувший одновременно интерес к общественной жизни, он первый поздравляет улиган с произошедшим переворотом и предлагает им объединиться с халдеями в один союз, в Союз Советских Республик.

Конечно, не все поиски Викниксора увенчивались успехом. Самым уязвимым его детищем оказалась «Летопись» — «зоркий глаз» всех добрых и плохих поступков, с помощью которой шкидский президент задумал осуществить лозунг революции «Кто был ничем, тот станет всем». Он хотел создать в Шкиде своего рода аристократию, но аристократию не по крови, не наследственную, не паразитическую, а получившую свои привилегии по заслугам — честным трудом и примерным поведением. Но эту гуманную и увлекательную идею ему осуществить не удалось, ибо для шкидцев «Летопись» очень быстро стала просто штрафным журналом, строгих законов которого наиболее предприимчивые ловко избегали, извлекая еще для себя и выгоду. Утверждая необходимость самоуправления, Викниксор водит вместе с тем для неисправимых карцер, что дает повод Японцу охладить восторг ребят желчным замечанием: «Эх вы! Дураки! Растяпы! Вам дали парламент, но вы получили и каторгу!»

Да, это были издержки, но авторы сумели показать то главное, что удалось достичь Викниксору; он дал детям, изголодавшимся по человеческому теплу, ожесточившимся в борьбе за существование, самое нужное для них сейчас — дом. Дом, притягательный своими традициями, своими особенностями: ведь у них были свой герб и свой гимн!

Трудно сказать, из чего складывается привязанность к дому. Вот ребята устраивают честь выхода двадцать пятого номера газеты «Зеркало» банкет. Как не похож этот банкет на пиршества Слаенова, как все просто и скромно на этот раз, но каким теплым чувством согрет их праздник!

Двух провинившихся ребят — Янкеля и Японца — Викниксор собирается перевести из Шкиды. В последний раз они видят знакомое здание, и сердца их больно сжимаются. В последний раз они вдвоем в пустом классе, и становится так больно: столько прошло здесь часов их жизни, так знакома каждая мелось, и даже прежде оскорбительные надписи: «Янкель-дурак», «Япошка-картошка», вырезанные на партах, приобретают необычайную прелесть. Викниксор не случайно завел их сюда: он знал, что никакие выговоры и наказания не подействуют на ребят сильнее, чем это горькое последнее расставание с домом. И когда он деловито бросает им: «Парты запылились. Возьмите тряпки и вытрите хорошенько», ребята хватаются за тряпки, как за последнюю надежду. Они чувствуют, что нельзя им без Шкиды.

«Стала родной и близкой», «в родной шкидской спальне», дружная шкидская семья» — эти слова говорят о многом. Они говорят о традиции Шкиды поставившей, например, за правило никогда не травить новичков, о щедром гостеприимстве Шкиды, умевшей и любившей принять гостей, о ее интересе к литературе, к знаниям, к политике…

С волнением читаем мы эпилог книги и узнаем о том, как сложились в дальнейшем судьбы шкидцев, как из этих ребят вышли хорошие честные люди — рабочие, военные, писатели, режиссеры, учителя, агрономы… Вот что писал об этом спустя два года после выхода повести Пантелеев в статье «Герои «Республики Шкид»: «Издревле повелось так, что герой совершает подвиг, влюбляется, безумствует, но на последней странице он — раб автора — смиренно и кротко исчезает ос сцены. Книга ему — как бы и колыбель, и могила.