Владимир Мартынов - Явка в Копенгагене: Записки нелегала

В день моего прибытия на кинту там дежурила смена во главе с моим старым знакомым. Мигелем. Остальные трое— Качо, Хорхе и Тинго— молодые парни не старше двадцати пяти лет. Один из них, Тинго, индеец: смуглый, с косым разрезом глаз, с черными как смоль прямыми волосами. Качо — добродушный толстяк с вислыми пшеничными усами. Хорхе — высокий, бледнолицый, рыхловатый парень.

Потом начальство уехало и мы остались с охранниками. Был теплый вечер, по шоссе изредка проносились автобусы дальнего следования. Мигель, наблюдавший за мной, добродушно посмеивался:

— Небось укатил бы от нас на одном из этих автобусов, э-э? Если бы смог, конечно.

— Может, когда-нибудь и укачу, — поддержал в шутку. — Только не сегодня. И даже не завтра.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, — сказал Мигель, наклонившись ко мне.

Наступали сумерки. Мы сидели во дворе на толстых чурбаках. Остальные суетились на кухне, готовя ужин.

— Судить тебя вряд ли будут. Но если все же предадут суду, у тебя будет возможность иметь адвоката. Требуй для себя адвоката Доминго Р. — И он назвал имя известного адвоката, который специализировался на делах «левых». — А вообще-то я думаю, что ты для американцев представляешь куда больший интерес, чем для нас. Да и вообще вы их находка, не наша. Они вроде бы собираются вас забрать к себе в Штаты.

— Почему ты так думаешь?

— Я слышал разговор Густаво с одним нашим шефом, которого ты не знаешь. Да и с политической точки зрения процесс этот нам абсолютно ни к чему. Нет никаких улик против вас.

Уже стемнело, и нас позвали к ужину. В тот вечер готовили сами охранники. Итак, первый ужин в кругу семьи после разлуки. В гостиной был накрыт стол, за который мы сели вместе с охранниками. Из кухни торжественно выплыл Качо. На его усатом, круглом, румяном лице сияла улыбка до ушей. Он гордо водрузил на стол огромное блюдо с картофельным салатом под майонезом. Во все блюдо красными помидорами были выложены серп и молот. Охранники в это время добродушно перемигивались. Мигель в шутку сказал, что с американцами ведутся переговоры о том, чтобы меня оставили в СИДЭ в качестве советника по разведке, вопрос только в том, какую мне установить зарплату. Подали пучеро-де-гальина. [43] Пучеро-де-гальина — похлебка из курицы и овощей с обязательным компонентом — тыквой (исп.). Это немудреное аргентинское блюдо, не требующее особых знаний кулинарии: варится курица, капуста большими кусками, тыква, картофель, несколько луковиц, разные специи. Подается все это в курином бульоне. Затем последовал чурраско [44] Чурраско — мясо, зажаренное на углях (арг.). с зеленым салатом. На десерт подали цитрусовые, черный кофе и молоко для детей.

После трапезы последовала «собремеса» — времяпровождение за столом, обычно занятое досужей болтовней, как правило, о футболе и политике.

Наутро после завтрака приехали два сотрудника ЦРУ, женщина и мужчина. Женщину звали Дора, «Веста» мне о ней говорила. Мужчина представился Каем. Дора уже бывала на кинте раньше и имела одну беседу с «Вестой», но дело, как я понял, у них не очень продвигалось. Дора была высокой, худой, типично американского типа женщиной средних лет. Она носила круглые очки в металлической оправе, в которых походила на строгую учительницу.

Кай, тот был еще выше, худой, сутуловатый, бледнолицый, в очках, говорил неторопливо, негромким голосом. Оба, как мы после убедились, были профессионалами высокого класса. Оба по-русски говорили без акцента. Густаво, который их привез, отозвав меня в сторонку, сказал, что от этого мистера Кая, только что прибывшего из Вашингтона, будет зависеть решение нашей судьбы. Здесь он впервые сказал мне, что для всех нас было бы лучше, если бы мы перебрались в Штаты. По-видимому, надо будет к этому стремиться, так как продолжать здесь оставаться небезопасно, ибо кое-кому из местных мы уж очень не нравимся. Он также убедительно просил меня говорить с мистером Каем только по-русски.

Мы прошли в небольшую светлую комнату на первом этаже. Кай поставил на стол портативный магнитофон, сел напротив меня за стол, и мы приступили к работе. Дора с «Вестой» в это время расположились за столом в гостиной. Дети играли во дворе под присмотром охранников.

Работа велась практически в том же плане, что и с Пепе, только более углубленно. Допросы основывались на анализе отчетов, составленных Пепе, а также на анализе записей, найденных в моих записных книжках. Детальной расшифровке была подвергнута каждая запись, каждая закорючка, проверены десятки адресов. Кай пытался прежде всего выявить связи. Допросы, как правило, проводились с утра до обеда, после чего Кай и Дора уезжали, для того чтобы обобщить и сопоставить полученные материалы, подобрать по ним вопросы, провести через СИДЭ проверки. На следующее утро все начиналось сначала. И так изо дня в день, за исключением субботы и воскресенья.

По истечении первой недели нашего совместного пребывания на кинте Качо, охранник с пушистыми усами, густой кудрявой русой шевелюрой, перед тем как уйти (его смена, продолжавшаяся целых две недели, наконец закончилась), сказал мне на прощанье:

— По жене соскучился прямо жуть как. А вам я завидую. Я бы в такой ситуации не смог бы.

— Чего не смог?

— Ну… сами знаете. Мы как последние идиоты сидим, подслушиваем вас, километры пленки тратим, а кроме скрипа пружин вашей кровати, ничего не слышим.

— А вы этот скрип расшифруйте, сразу поймете, о чем мы речь ведем по ночам.

— Да уж расшифровали. Неужели это возможно?

— Что именно?

— Ну… вы вроде как в плену и… это… Ну… с женой.

— Что же тут особенного? Жизнь-то продолжается. И не такая уж она долгая. А плен? Что ж — это издержки профессии.

— Начальство наше рвет и мечет. Бобины пленки израсходовали, магнитофоны перегреваются, а толку — ноль.

— Как это ноль? Мы же все время разговариваем, причем на кастельяно. Это вы микрофоны плохие поставили.

— Да так-то оно так, а только разговоры эти ваши мало что дают. Шеф сказал, что поговорит с американцами, чтобы прекратить подслушивание.

— А может, американцам как раз интересно слушать пружины?

— Ха-ха! Ну, ладно. Интересно с вами разговаривать. Забавно. Славная у вас жена. Ну, всего хорошего. Поеду домой. Поскриплю пружинами.

Качо после еще не раз бывал у нас на дежурстве и больше других занимался с нашими девочками.

В наряд присылались разные люди. Попадались среди них и такие, кто лично принимал участие в пытках и прочих подобных делах. Несколько раз были и те двое, что приходили ко мне в офис в день ареста. Охранники целыми днями играли в карты, домино или в фишки, читали книги. А однажды во дворе затеяли стрельбу из пистолетов по мишени. Детей во двор мы в этот день не выпускали. Нашу просьбу прекратить стрельбу проигнорировали. Газетами нас не баловали. Американцы же приносили нам книги издательства «Посев», запрещенные в нашей стране. Так я ознакомился со всеми произведениями Солженицына, среди которых были «Раковый корпус», «В круге первом» и другие, с «Мемуарами Н. С. Хрущева», с книгой «Двадцать писем к другу» С. Аллилуевой, с «Доктором Живаго» Б. Пастернака, с речью Хрущева на Двадцатом съезде КПСС, с трудами наших диссидентов А. Д. Сахарова, Роя и Жореса Медведевых, Орлова и других. О мемуарах Хрущева Густаво меня спросил: