Елизавета Мукасей - «Зефир» и «Эльза». Разведчики-нелегалы

Директор Воронежский был грубым и к маме обращался: «Грушка, дай то, дай это», — стараясь ее превратить в служанку. Мама часто плакала и решила из интерната уйти, узнав, что неподалеку организуют дом для сирот под названием «Опытно-показательная трудовая школа имени Карла Либкнехта», в распоряжение которой государство под руководством Надежды Константиновны Крупской выдало восемь фруктовых садов, много земли для огородов. Здание было огромное (три этажа), и еще достроили кухню, столовую и плантации для разведения шелковичных червей.

Школа эта сулила многое для воспитания человека, и мама пошла к директору интерната Лубенцову Всеволоду Федоровичу. Интернатом ведал он, его семья преподавала: жена, Вера Андреевна Чинкова, — литературу, ее сестра, Зоя Андреевна Чинкова, — математику, ее муж, Иван Сергеевич Клубник, — физику. Мама приняла решение устроиться на новую работу, чтобы облегчить положение семьи. Отец уже еле-еле передвигался с палочкой.

Со школой-интернатом нам повезло: В. Ф. Лубенцов пригласил маму работать на кухне, готовить пищу детям, и с этим условием он согласился взять на полное иждивение государства меня и Марию. Мария пошла учиться в седьмой класс, я — в третий. Предварительно педагоги проверили наши знания.

О трудовой школе можно рассказывать много, даже можно написать большое художественное произведение, но я расскажу то, что помню, и о чем у меня остались неизгладимые впечатления.

Дети были, в основном, сироты, подобранные на улицах и в парках, а также опасные подростки (тоже осиротевшие) с ножами, бритвами, и даже двое хранили при себе браунинги: один из них был узбек, другой — казах.

В интернате был замечательный педагогический состав, детей собрано более тысячи. В здании были три больших зала — из них сделали спальни: первая спальня была для младших девочек, от трех до шести лет, и ими занимались старшие девочки, от 14 до 19 лет. Вторая спальня была для маленьких мальчиков и старших девочек, а третья была для средних ребят. Я попала в среднюю спальню, но вскоре меня перевели во вторую и дали для опеки мальчика-узбека четырех лет — это был Тимур Абубажеров, его родители были врагами революции: отец убил красноармейца, а мать предала советских разведчиков, за что они и поплатились — им присудили смертную казнь, но они сумели куда-то скрыться, оставив в своем доме двоих детей. Потом Тимур рассказывал, что их убили, но кто и когда, он так и не знал, закончил школу-интернат круглым сиротой.

В спальнях стояли в ряд кровати, на них доски, а на досках лежали матрацы из соломы, неплохие пуховые подушки и серые одеяла, как бы сделанные из шинелей. Белье всегда меняли, и все кровати, как в хорошей больнице, застилали белыми покрывалами. Окна были большими, пол — деревянным, посреди спальни было большое зеркало, и всем ребятам выдавали индивидуальные гребешки, зубной порошок, щетки, полотенца. Девочкам выдавали на весь период, на рост, одно полотняное платье, а мальчикам — длинные синие штаны из какой-то крепкой материи и клетчатые рубашки. Белье всем меняли каждую неделю.

Я научила Тимура умываться, чистить зубы, причесываться, и это скоро вошло в режим, и мы все к этому привыкли. Всю ночь дежурили по очереди педагоги, следили за сном детей, и если кто-то заболевал, то отправляли его в лазарет, где было несколько врачей и медицинских сестер, Вспоминается мне, какие они были чуткие и любезные, и по-родительски выхаживали больных детей.

Я болела очень часто: у меня был дифтерит, корь, частые воспаления легких, меня всегда вылечивали. Когда у Марии появилась вторичная форма малярии, мама взяла ее домой и стала лечить, а потом сестру послали в один город, где якобы была создана лабораторная клиника по борьбе с малярией. Мама сумела при помощи интерната ее туда отправить (это был город Андижан), и там ей ввели в спинной мозг какое-то лекарство (по-моему, хинин), малярия прошла, но Мария стала хромать, у нее стали отниматься ноги. Опять было придумано новое лечение, от которого ей вроде бы было лучше, и она под наблюдением мамы осталась дома и как-то хорошо стала расти и развиваться. Ей купили велосипед, и она ежедневно не только просто каталась, но и снабжала семью продуктами, устроив на своем велосипеде корзину и сумку для этого.

Таким образом, Мария от интерната отошла, а я прижилась. Мне нравились уроки в уютной комнате: парт не было, были скамейки и столы, за которыми сидели 30 человек. Все мы были разного возраста, и, конечно, был полный интернационал: узбеки, русские, немцы, казахи, киргизы, татары, был даже один эскимос, который ко мне лучше всех относился, а я учила его говорить по-русски. Он, например, говорил не «кушать», а «кусать», и когда учительница Вера Андреевна его поправляла, он говорил: «А Лиса меня так усила». Был в нашем классе даже перс — Мурад Мурадов. Он был в классе старше всех и самый умный. Мурад был музыкален, сочинял музыку и слова к песням, а играл просто на руках, настукивал по столу различные мелодии, мы же все вместе пели с ним. Мурад одной рукой дирижировал, другой наигрывал мелодию.

Кроме общеобразовательных предметов мы изучали немецкий язык. Учительница была настоящая немка — Эльза Павловна Кругель. Высокая, сухая, жилистая, злая. Мы все ее боялись и старались всегда выполнять домашние задания. Когда же окончили школу, ни один из нас не умел говорить по-немецки, все умели только читать. Моими любимыми предметами были русский язык и литература, но, может быть, потому, что Вера Андреевна была очень ласкова с ребятами и очень красиво говорила.

В школе было много прикладного хозяйства: садоводство, огородничество, портняжное, столярное дело, слесарное и кулинарное дело. Навыкам портняжного дела девочек обучал учитель-австриец Макс Адольфович Благо — крупный, довольно упитанный, рыжеволосый, с голубыми глазами. Он всегда носил чисто выстиранные и хорошо выглаженные чесучовые рубашки. Сам стирал, гладил, шил. Жил он один в маленькой избушке, близ школы. Нас учил еще и гигиене труда. Говорил, что белье надо менять каждые три дня, стирать вечером, перед сном, и обязательно, выполаскивая его в последней воде, вливать в воду одеколон. Мы этого делать не могли, так как одеколона у нас не было, а от нашего кумира всегда приятно пахло, он был «душистый».

Макс Адольфович меня научил шить на ножной швейной машинке «Зингер», кроить рубашки, брюки, кальсоны. А мальчишки работали в столярной и слесарной мастерской, чинили и мастерили новые столы, скамейки, табуретки. Руководил ими сам директор школы.

Все лето мы, словно муравьи, работали в садах и огородах, выращивали помидоры, огурцы, баклажаны, лук, свеклу, морковь. В обед наши столы были полны зелени, а часть овощей мы даже перерабатывали: производили консервы с помидорами (томатная паста) и баклажанную икру. Кулинарному делу нас обучала сестра Веры Андреевны — Зоя Андреевна. Это она посвящала нас в тайны кулинарного искусства, и мы научились готовить борщи, различные супы, а также узбекские блюда: плов, бешбармак, кавардак — они очень популярны в Узбекистане.