Владимир Рынкевич - Шкуро: Под знаком волка

— Живет в Праге, — объяснял Шкуро, — издает на польские деньги журнал «Вольное казачество» и хочет стать атаманом всех казаков. Знает, что тогда со всех сторон деньги ему пойдут. А где он был, когда мы на Кубани дрались? Свои станицы от комиссаров спасали?

— Даже самостийники вели себя приличнее, — сказал Гринчук. — Уважали армию.

— А Ставрополь брали без единого выстрела? — захмелевшего Шкуро охватили воспоминания. — Помнишь, Коля, девушку в лиловом? А? Ты ее привез тогда. Не помнил, как звали.

Кузьменко невыносимо хотел всадить сейчас пулю между глаз господину Шкуро, однако во Франции за это, говорят, отрезают голову. Он поднялся, пожаловавшись на удушье.

— Стареем мы, казаки, — вздохнул Шкуро.

Когда Кузьменко оказался на улице, к нему подошли две дамы и сказали, что им надо говорить с генералом Шкуро. Неподалеку покуривали несколько молодых людей особенного ночного парижского вида. После недолгих пререканий переговоры состоялись.

Маргарита и Шкуро беседовали тихо один па один. Остальные заинтересованные стояли поодаль.

— Я готова подождать до завтрашнего утра, — сказала Маргарита, — откроются банки. Два миллиона фунтов. Или чек, который я реализую при вас. Вы получите расписку. Мне известно, что в германском генштабе, в отделе разведки, вы числитесь под кличкой «Лезгин». Если я не получу деньги, об этом узнают и во французском генштабе.

— Со мной уже говорили, дамочка, — по-пьяному развязно ответил Шкуро, — ты меня не путай. Я не лезгин, а кубанский казак. Вон мои ребята! Они меня знают.

Напрасно съездила в Париж Маргарита.

После этого инцидента ничего не происходило. Лишь через несколько месяцев Шкуро вызвали в полицию и предупредили» что он обязан не позднее чем через неделю покинуть пределы Франции.

В ресторан Елисеева Шкуро явился утром почти к открытию. Уже сидели любители кофе с круассаном и шелестели газетами: кризис» падение ценных бумаг. Елисеев, по обыкновению, сиял добрым светлым лицом, радуется людям, птицам и модным прическам кельнера. Ранний гость его настолько поразил своим видом, что улыбнулся ему не столько дружески, сколько удивленно, если не насмешливо: Шкуро был в ветхом пальто с поднятым верхом, в черных очках, в шляпе и казался постаревшим. Отчего изменился так быстро — виноватая старческая гримаса на дряблом лице вместо генеральского гонора — и почему пришел в такую рань?

— Позавтракаем, Андрей Григорьевич? — обратился Елисеев к гостю. — Апаши еще спят, и дамы наши спят — не время изменять.

— Сложное дело, Федор Иванович. Скажи сразу: есть у тебя новый полковничий мундир, чтобы сейчас нанести визит великому князю?

— Ну, есть, — удивился Елисеев.

— Договаривайся с Борисом Владимировичем, пока завтракать не сел, надевай мундир — и вперед. Оки с Зинкой рано завтракают. Когда-то я эту шлюху вместе с ним из Пятигорска вытаскивал.

— А ты почему так одет?

— Маскировка, Федя. Высылают из Франции.

— Не спрашиваю за что.

— Спроси. От тебя секретов нет. За связь с немцами. Я же там союз казаков хотел создать. Врангель тогда задушил это дело. Теперь вспомнили, и придется в Югославию убираться. Там наших много. Князь должен письмо написать.

— Напишет, — пообещал Елисеев.

Он позвонил и немедленно получил приглашение на завтрак обоих.

— Точно время рассчитали, — сказал Елисеев.

— Мы ж люди военные — опоздаешь рубануть, и самому конец. В передней великого князя Шкуро сбросил свое сомнительное пальто и оказался в роскошном голубом генеральском мундире с сияющими погонами, с Георгиевским крестом, с Анной и прочими знаками. И сам Преобразился — помолодел. Хоть сейчас скомандует «Широкой рысью в атаку ма-арш! Без разговорчиков!»

Как-то Шкуро сумел принести большой памятный альбом в шелковом переплете. Выразительные фотографии: Шкуро ведет дивизию с волчьим знаменем впереди, в колонну по шесть, Шкуро выступает в Екатеринодарском театре на заседании Рады, Шкуро на общей фотографии со своими полками… и Елисеев прикрыл страницу альбома от хозяйки: «Зина, это вам неинтересно». — «Нет интересно», — возразила подруга князя и сама открыла фото: на ярко солнечной площади десятки повешенных.

— Это же было, — сказал Борис Владимирович. — Такая война. Где это, Андрей Григорьевич?

— Екатеринослав, Горловка, Кисловодск…

За столом великий князь сидел в белой рубашке нараспашку, в модных крагах и коричневых ботинках, Зина — в изящном и ярком платье, открывающем ноги в шелковых чулках. На столе — четырехгранная бутылка водки, 2 бутылки белого вина и глазунья из 12 яиц.

Помянули генерала Кутепова, похищенного и, по-видимому, замученного большевиками.

— Он был лучшим генералом из всех, кто сражался против большевиков, — с искренним чувством сказал Шкуро. — И Москву он мог взять.

— Тебе, Андрей Григорьич, пожалуй, повезло, — заметил великий князь. — Хорошо, что Врангель не испытывал к тебе особенной симпатии.

— Он меня ненавидел, потому что сам был никудышный кавалерист.

— Вот тебе и повезло. А то включил бы твой САБЗАР в свой РОВС, и большевички бы тебя захватили.

Завтрак закончился для Шкуро удачно: Борис Владимирович собственноручно написал письмо регенту Югославии королевичу Павлу с просьбой принять на службу героя войны против большевиков генерал-лейтенанта Шкуро.

Встретились в Библиотеке Истпарта, в зале для работы с секретной литературой. Палихин был не доволен и не скрывал этого.

— Знаешь, Миша, — говорил он Стахееву, — только по старой дружбе согласился. У меня сейчас совсем другая работа, с заграницей дела не имею…

Все говорил правильно, и работа другая, но пришел, конечно, не по старой дружбе, а потому что приказали: в Цека требуется справка о деятельности белоэмигрантов-казаков в славянских странах Европы.

— Ты ж домой ко мне не заходишь, не звонишь, — упрекнул Стахеев. — Хоть так с тобой видимся.

— Только ненадолго, — сказал Палихин, поглядывая на пачку подшивок с некоторым страхом.

Выходной день, лето, в кинотеатре «Художественный» звуковой фильм «Путевка в жизнь», а ты сиди и читай идиотские газеты.

— Ты, Миша, уже насобачился эти справки делать — садись и сразу пиши. Если чего-нибудь не так, я поправлю. Начинай.

— Может, сначала полистаем?

— Главное начать.

И Стахеев начал:

— Ну вот так:

«Внимательное глубокое изучение издавшихся в Чехословакии и Югославии антисоветских белоказачьих газет и журналов позволяет сделать вывод об их направленности против СССР и о призыве к объединению казаков для вооруженной борьбы в рядах империалистических интервентов».

— Хорошо, Миша. Теперь цитаты поищи.