Виктор Лихоносов - Волшебные дни: Статьи, очерки, интервью

Подумать сперва так: нужны ли ежегодные массовые гуляния на древней земле, которую с января по декабрь посещают 100 тысяч туристов? На парадность и банкеты воображения хватало: позвонил — и накрыли. А на художественно — эстетическое просвещение людей смекалки не отпущено? Вместо гуляний организовать бы что‑то тихое, небольшое, но очень полезное. Пригласить, допустим, лучших учителей истории и литературы края, лучших учеников и провести изящный культурный вечер в скромном зале. Найти тему, позвать толковых, умных, талантливых профессоров, художников и «в узком кругу» поговорить, что‑то обсудить, ну и закончить небольшим концертом. Пресса со вкусом, интересно должна осветить это событие. На следующий год опять что‑то новое.

Наступит еще одна осень, и в Тамани, где намечается построить историко — археологический заповедник, можно провести конференцию о проблемах сохранения и реставрации памятников культуры и старины, устроить выставку, вызвать работников районных отделов культуры всего края, пропагандистов и опять все отразить в прессе. Думать надо! Но думать лень. И некогда. Все силы и время уходят на массовый охват населения. На то, что оборачивается пустотой. В 1988 году Тамани исполняется 1000 лет. Академик Б. А. Рыбаков в специальной бумаге подтвердил это. Кинулись люди в исполком: давайте отметим! Робость, кривые ухмылки начальствующих лиц были ответом. Это же столько хлопот! Опять думать надо. А зачем?

Запрет банкетов все‑таки сильно подвел кое — кого. Как все было хорошо и просто! Пустота прикрывалась вечерними застольями. Выпивший человек любой глупостью доволен. Но все же опасна позиция некоторых руководителей: в те месяцы, когда мы боремся с пьянством, когда культурному досугу уделяется внимания еще больше, чем прежде, в разных уголках края культуру поставили в позу золушки. Лень поразмышлять о том, что действительно нужно людям. Привычка везде только присутствовать в одеянии холодной номенклатурной «ответственности», не анализировать прошедшие мероприятия, бросать «на культуру» кадры, провалившиеся где‑то в других ведомствах, все еще побеждает. Могут ли возглавлять разные «точки культуры» люди, не имеющие к культуре никакого отношения? Некоторые милые «ответственные» дамы последний раз читали Пушкина, Лермонтова, Толстого и Шолохова лет двадцать назад, а то и на заре туманной юности — в школе. Прическа, симпатичная внешность, модная одежда — это еще не культура. Не культура и провозглашает:

— В этом году никого в Тамань не приглашать!

А где же общественность?

Но командует не общественность, а… прическа.

Литература постоит за себя и без праздников. Тамань сама отметит свое тысячелетие. Тысячелетие это в воздухе, в морских волнах, в сыпучих краях высокого берега, в следах жизни человеческой. Но все‑таки! Кто же будет думать о людях? Я, участник всех литературных дней и банкетов, давно ношу в себе чувство досады. На литературных трибунах наших праздников должно быть все такое же первосортное, природное и колоритное, как и угощения на некогда белоснежных столах, застланных и заставленных таманскими поварами, каждый раз дежурившими до глубокой ночи там, где мы, так называемые работники культуры, наслаждались после лукавого массового «прикосновения» к Лермонтову и к истории Тамани…

Из Ростова после конференции, посвященной 80–летию М. А. Шолохова, полетели в Вешенскую.

Я не был в Вешенской двадцать семь лет!

Какое кружение чувства и впечатлений за три дня: в Ростове поиски дома донского казака Петра Герасимовича П — кого, не раз приезжавшего в Краснодар и умершего в Ленинграде на Мойке; разговоры о рукописях Шолохова в гостинице, потом за блинами на кухне собкора центральной газеты; созерцание из окна гостиницы кафедрального собора в полночь; редакция журнала «Дон»; воспоминания в Союзе писателей К. И. Приймы о Пересыпи («…в 14–м году забрасывали волокушу, и пятнадцать волов тащили из моря Азовского пять тысяч пудов красной рыбы»); гуляние вдоль Дона с критиком П. В. Палиевским; выступление перед солдатами в воинской части с А. Тер — Маркарьяном, его рассказы о Шолохове; книга о детстве Шолохова (там фотография: мать на крылечке, писатель с Марией Петровной и ее родителями); телепередача «Спокойной ночи, малыши» (Настенька уже переросла ее); конференция («Идея Шолохова, что писатель должен жить с народом, восторжествовала», — сказал П. В. Палиевский); Шолохов и Шукшин в документальном фильме; вид Вешенской с высоты (все, оказывается, близко на земле, если взирать с небес); народная артистка 3. Кириенко в клубе (Наталья в фильме «Тихий Дон», ее народ только так и принимает в Вешках); снова разговор в гостинице с журналистами об архиве писателя и, наконец, 70–летний казак Щ — в Г. И. со своим припевом: «Я про Михал Лександрыча книгу могу написать!»

После посещения могилы писателя (еще свежего холма, усыпанного цветами) мне больше всего хотелось взглянуть на Марию Петровну, на шолоховский кабинет, но список приглашенных в дом был составлен заранее, а я прилетел самозванно.

Некоторые известные писатели, а также литературные генералы отказались приехать в Вешенскую на 80–летие классика; доживи Шолохов до своего юбилея, они бы всеми правдами и неправдами рвались к нему.

Донские казаки разговорчивее кубанских, щукаристее. Таков и 72–летний Гр. Ив. Щ — в.

Народ говорит интереснее писателей и на трибуне. Писатели в своих речах абстрактны, льстиво приспосабливаются к однообразному восхвалению гениальности Шолохова. Вдруг поднимается на трибуну крестьянка из станицы Прочноокопской и просто, «по делу», с каким‑то смущением оттого, что она была знакома с великим человеком и он шутил с ней, побеседует с залом, потом, вспоминая его книгу, скажет: «Варюха — горюха постирала Давыдову рубаху, а он, как все мужчины, даже этого и не заметил…» Многие писатели любуются не живым человеком, а памятником, освещенным всеми лучами славы и как бы прибирающим к полоске этих лучей и их, тогда как в народе поклонение не мешает скромненько стоять в сторонке и смотреть на писателя как на земляка, поднявшегося выше других, но в простоте своей, в душевной доступности равного всем. Они здесь жили с ним, а мы, из мира литературного, приехали взирать, спрашивать; мы вдалеке, с помощью телеэкрана, хоронили классика, а они хоронили в феврале

1984 года родного сына Дона, самого верного защитника народных традиций, депутата, «Михал Лександрыча», автора книг, в которых по капле соединились в героях черты их родственников, отцов, дедов, соседей, станичников.

Калитка домашнего кладбища открыта; какая‑то женщина с хутора привела мальчика, перекрестилась и вытерла концом платка слезы… Еще раз вспомнишь слова П. В. Палиевского на конференции: «Идея Шолохова, что писатель должен жить среди народа, восторжествовала…»