Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Платов подкручивал усы и в окно смотрел: «Опять навяжется на мою голову». За арьергардные бои представлял он Денисова к золотой сабле за храбрость, честно восхищался теми боями, но все же не любил; разные они были — старообрядец и «провинциал» Адриан Денисов и черкасец Матвей Платов.

Меж тем Денисов, польщенный казачьим уважением, стал просить с почтением:

— Буде можно, Матвей Иванович, отмени мое согласие и причисли меня к полкам, идущим в Молдавию.

— Как же вы так скоро переменяете ваши мысли?

— Так на твоих же глазах!..

— Хорошо, вы пойдете в Молдавию, — быстро сказал Платов. Иловайский стал обнимать Денисова и благодарить, полковники тоже. Пока шли в Молдавию, все о наградах переписывались. За минувшую войну наградили Платова Владимиром 2-й степени, «Александром Невским», прусскими орденами Красного орла и Черного орла. Послал он за ними в Санкт-Петербург есаула Шульгина и просил царя, чтоб прислал он Войску Донскому особую грамоту, которую Платов за него пообещал, как делали Петр Первый, Анна Иоанновна и Екатерина Великая, чтоб была она в нарочитом ковчеге и по праздникам церемониально вычитывал бы из нее старый дьяк: «Сие делается издревле для образования всему Войску».

Еще об одной награде думал Платов, но не писал о том царю.

Знали все ближние, что ждет Платов Георгия 2-й степени, но сомневались: даст ли царь?

— Даст, — уверенно говорил Платов. — Я ему намекнул.

— Как же, Матвей Иванович?

— Георгий Победоносец на каком коне ездит? Какой масти?

— Белой…

— Вот именно. И я царю через графа Ливена белую горскую лошадь послал. Лошадка добрячая, по лестнице подниматься и опускаться может. Правда, ей лет десять, но в горах они все долгожители — по их меркам, лошадка еще молодая. Царь лошадь принял, значит, намек понял.

Уже в декабре на Днестре получил наконец измученный ожиданием Матвей Иванович орден Святого Георгия 2-й степени.

До Днестра казачьи полки дошли быстро. И прибыли как раз к смене начальства. Прежний главнокомандующий генерал Михельсон, бодрый старец, который каждый бой с саблей наголо сам кидался на турок во главе гусар или казаков, доскакался — помер, Царствие ему Небесное.

Атак вообще-то война шла вяло. В Царьграде постоянно бунтовали янычары, в тот год они убили министров и посадили нового султана — Мустафу. Государь видел все нелады в Османской империи и настаивал на наступательных действиях. Михельсон же перед смертью осадил Измаил — многим старикам суворовские лавры покоя не давали, — взять же не смог.

Еще одна головная боль была у русского командования — сербы с их вечными восстаниями против турок. Хотели они сражаться «за одну с русскими веру, честный крест и православного русского краля», но сил своих имели мало и постоянно просили у русских помощи. А русские постоянно посылали туда казачьего генерала Исаева со слабыми силами, но Исаев и со слабыми силами турок трепал, сербам помогал, как мог, — а все же недостаточно.

В самом начале лета турки собрались с силами и пошли на Бухарест, вселив в его легкомысленных жителей живейший страх и даже панику. Однако оборонял город суворовский любимец генерал Милорадович. Тот — всегда впереди, весь в звездах и лентах. Турок Милорадович прихватил порознь в двух местах и разбил наголову. Разыгралось одно из этих сражений как раз в день Фридландской битвы, но не в пример счастливо. С тех пор засверкал и загремел в Бухаресте непрерывный ряд блестящих балов и празднеств народных. Все славили и честили Милорадовича, и тот сам был душой этих пиров. Прислал ему Государь Георгия 2-й степени, что оживило еще больше подуставших было валахов, и даже смерть старика Михельсона не умерила народных восторгов.

Наконец Исаев разбил под Видином какого-то Муллу-пашу, и турки запросили перемирия. Оставшийся после Михельсона за главного генерал Мейендорф перемирие подписал. Не подумав и не спросясь никого, договорился он с турками, что перемирие будет до 3 апреля 1808 года. Туркам это, конечно, было на руку. Зимой они воевать не хотели, большей частью по домам разбредались.

Государь, недовольный таким поворотом дела, Мейендорфа отозвал, а командующим прислал князя Прозоровского.

Князь Александр Александрович Прозоровский, достойный потомок князей Ярославских, Рюрикович, призван был вновь на службу, как только началась война с Бонапартом. Государь вверил ему начальствовать милицией (т. е. ополчением) южных губерний, а затем, несмотря на глубокую старость, послал терзаемого подагрой и хирагрой князя в Молдавскую армию.

Каждое утро страдавшего под бременем недугов Прозоровского растирали спиртом, без подобных растирок чувствовал он крайнее расслабление. «По временам он едва двигался, с трудом сидел на лошади и терял память», — пишет о нем историк. Но дух у семидесятипятилетнего фельдмаршала был еще бодр, старик пылал усердием и на закате дней деятельно занимался службой. Об армии заботился, но требовал строжайшей дисциплины. Ум имел опасливый, не то что покойный Михельсон. Тот поучал: «Трус гонит, молодец отрезывает. Начальник должен в каждом деле быть примером». Князь Александр Александрович без полуторастатысячной армии и за дело браться не хотел. В 1807 году за счет войск, переброшенных из Пруссии, Молдавская армия выросла до 80 тысяч; Прозоровскому все было мало — однако обещал, в случае удовлетворения его запросов, взять Константинополь.

Войска подходили; вот и казаки платовские пришли, но до апреля будущего года военных действий не предвиделось.

Своенравный Прозоровский очень любил Румянцева, не любил Потемкина и всех его «фаворитов», но Матвея Ивановича Платова встретил ласково и даже радостно. Напомнил тот ему золотые годы покоренья Крыма…

Бой ночной, и молодой генерал Прозоровский выводит вброд конницу по Гнилому морю в тыл татарам. В предрассветной мути загудела и застонала земля, когда четыре полка, восемь тысяч копыт, потоптали ее, взбили пыль и кинулись впереди рассвета в Крым, как в землю обетованную…

И Платов растрогался. Посидели, повспоминали…

Воспоминаниями, однако, только старцы живут. С началом зимы отозвали Матвея Ивановича из Молдавии дела срочные, будние. Дождался он на Днестре ордена Святого Георгия 2-й степени, чтоб получить его среди военного лагеря с подобающими почестями и даже орудийной пальбой, и отписал в Петербург, что отъезжает на Дон строить Новый Черкасск, а к февралю будет обратно в армии.

Зимой строительства, конечно, никакого не было, рабочие полки Слюсарева и Несмеянова распускались по домам до апреля. А помчался Матвей Иванович на Дон, чтоб успеть к выборам нового состава правления. Опять покусались черкасня и пятиизбянцы, опять попытались «провинциалы» атаманскую власть по рукам связать, своих людей в Войсковое правление посадить.