Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография

Высоцкий: «Словно бритва, рассвет полоснул по глазам <���…> Я мечусьна глазах полупьяных стрелков / И скликаю заблудшие души волков» («Конец охоты на волков», 1978).

Теперь сопоставим концовки песни «Летят утки» и стихотворения «В стае диких гусей был второй…». У Галича эта концовка представляет собой прозаическую вставку: «И если долетит хоть один, если даже никто не долетит — все равно стоило, все равно надо было лететь!» То есть здесь еще сохраняется пусть призрачная, но надежда, что, может быть, кому-то повезет… У Высоцкого же заранее предсказано, что финал будет печальным: «И кого из себя ты ни строй — / На спасение шансы малы: / Хоть он — первый, хоть двадцать второй — / Попадет под стволы». Но это и понятно: стихотворение Высоцкого написано в 1980 году, когда диссидентское движение уже было фактически разгромлено, лучшие умы либо были вынуждены молчать, либо эмигрировали из страны, либо находились в ссылках, тюрьмах и лагерях, либо были уничтожены. Сравним с аналогичным мотивом в черновиках «Конца охоты на волков» (1978): «Разбросана и уничтожена стая».

Теперь обратимся непосредственно к лагерной тематике.

Галич («Летят утки»): «Мутный за тайгу / Ползет закат, / Строем на снегу / Пятьсот зэка».

Высоцкий («Райские яблоки»): «И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел».

Как видим, Высоцкий показывает более масштабную картину: в его песне ВСЯ страна является лагерной зоной, а Галич изображает ОДИН ИЗ ЛАГЕРЕЙ, на примере которого воссоздает типичную для того времени ситуацию. Но позднее, в «Опыте ностальгии», он также будет использовать образ страны-лагеря: «Над блочно-панельной Россией, / Как лагерный номер, — луна».

Наблюдаются многочисленные переклички между песней Галича и «Побегом на рывок» Высоцкого, который также посвящен лагерной тематике.

В обоих произведениях действие происходит зимой и упоминаются собаки, натасканные ловить беглецов.

Галич: «И стоял вертухай с овчаркою , / И такую им речь откалывал…»

Высоцкий: «А за нами двумя — / Бесноватые псы ».

Приведем еще одну перекличку — между набросками к «Побегу на рывок» Высоцкого и песней Галича «Летят утки».

Высоцкий: «И про то, что не стоит/ Теперь ворошить. / Но, бывает, заноет / И станет душить . / Эта сказка — старье. / Что старье бередить? / Ты уснешь под нее — / Я не стану будить».

Галич: « Хватитхмуриться, хватит злобиться, / Ворошить вороха былого, / Но когда по ночам бессонница, / Мне на память приходит снова: / Мутный за тайгу / Ползет закат, / Строем на снегу/ Пятьсот зэка».

Сравним в том же «Побеге на рывок»: «Положен строй в порядке образцовом, / И взвыла “Дружба” — старая пила».

В песне «Облака» главный герой говорит: «Я подковой вмерз в санный след, / В лед, что я кайлом ковырял!» Аналогичная ситуация — в песне Высоцкого «В младенчестве нас матери пугали…» (1977), также посвященной лагерной теме: «И мерзлота надежней формалина / Мой труп на память схоронит навек». Причем следующие строки из этой песни: «Здесь мы прошли за так на “четвертак” , за ради Бога…» — вновь напоминают галичевские «Облака»: «Ведь недаром я двадцать лет / Протрубил по тем лагерям», а также «Фантазию на русские темы…»: « Четвертак на морозе, / Под охраной, во вшах…»

И когда речь заходит о «той» эпохе, оба поэта используют сходные обороты.

Галич: «И все это было когда-то уже, / В каком-то кромешном году !», «Говорят, что когда-то в тридцать седьмом, / В том самом лихом году , / Когда в тайге на всех языках / Пропели славу труду…».

Высоцкий: «И хлещу я березовым веничком / По наследию мрачных времен », «Мы — тоже дети страшных лет России», «Вы, как вас там по именам, — / Вернулись к старым временам ?», « В те времена укромные , / Теперь почти былинные, / Когда срока огромные / Брели в этапы длинные».

Следующая тема, которую мы затронем, — это «Песни и застолье в творчестве Высоцкого и Галича». Данная тема зачастую связана с темой власти, советских чиновников, поскольку те регулярно устраивали у себя застолья и для увеселения приглашали различных исполнителей песен.

В качестве отправного пункта рассмотрим «Песню о Тбилиси» (1969) Галича. Здесь лирический герой описывает свое пребывание на одном из таких пиршеств: «Вокруг меня сомкнулся, как кольцо, / Твой вечный шум в отливах и в прибоях. / Потягивая кислое винцо, / Я узнавал усатое лицо / В любом пятне на выцветших обоях» [891].

Напомним, что песня написана в самый разгар реабилитации Сталина, приуроченной властями к 90-летию со дня его рождения: «И вновь зурна вступала в разговор, / И вновь с бокалом истово и пылко / Болтает вздор подонок и позер…» Этот «подонок и позер» (ср. в песне «На сопках Маньчжурии»: «Толстомордый подонок с глазами обманщика…») является одним из тех, кто восхвалял начавшийся в то время откат к сталинизму и прославлял «мудрого вождя». Аналогичную ситуацию воспроизводит Высоцкий в песне «Я скоро буду дохнуть от тоски…» (1969), действие в которой происходит в Батуми, а функцию «подонка и позера» здесь выполняет «тамада», который «всех подряд хвалил с остервененьем » (у Галича — истово и пылко ), после чего «был у тамады / Длинный тост алаверды / За него — вождя народов — / И за все его труды. <���…> Обхвалены все гости, и пока / Они не окончательно уснули, / Хозяина привычная рука / Толкает вверх бокал “Киндзмараули”» (Галич также упоминает бокал ) [892].

В песне Высоцкого прямо говорится о «пересмотре решений» XX съезда, на котором были осуждены преступления Сталина: «И вот уж за столом никто не ест, / И тамада над всем царит шерифом, / Как будто бы двадцатый с чем-то съезд / Другой — двадцатый — объявляет мифом».

Лирический герой Высоцкого так же, как и лирический герой Галича, «потягивал винцо»: «О, как мне жаль, что я и сам такой — / Пусть я молчал, но я ведь пил не реже…» А пил он, как можно догадаться, то же, что и тамада, — «Киндзмараули» — любимое сталинское вино. Кавказский колорит в обеих песнях (во-первых, марка вина; во-вторых, то, что действие происходит в Тбилиси и в Батуми) подчеркивает грузинские корни Сталина. Но, в отличие от Высоцкого, Галич прямо называет имя вождя: «И это все — и Сталин, и хурма, / И дым застолья, и рассветный кочет…»

Мотив самодурства советских чиновников получает развитие в «Новогодней фантасмагории» (1970) Галича и в «Смотринах» (1973) Высоцкого.

В «Смотринах» сосед , являющийся собирательным образом власти, устраивает у себя «гулянку» в честь свадьбы своей дочери и, напившись, начинает «толкать речь»: «Сосед орет, что он — народ , / Что основной закон блюдет: / Мол, кто не ест, тот и не пьет, / И выпил, кстати. / Все сразу повскакали с мест, / Но тут малец с поправкой влез: / “Кто не работает — не ест, — / Ты спутал, батя!”» Сравним с «Королевой материка» (1971) Галича: «…Но начальник умным не может быть, / Потому что — не может быть. / Он надменно верит, что он — не он, / А еще миллион и он , / И каждое слово его — миллион, / И каждый шаг — миллион».