Михаил Аронов - Александр Галич: полная биография

Обличение власть имущих за то, что они отгородились от народа и предаются чревоугодию, встречалось и в одной из первых песен Высоцкого («Ленинградская блокада», 1961): «Граждане смелые, / А что ж тогда вы делали, / Когда наш город счет не вел смертям? — / Ели хлеб с икоркою , / А я считал махоркою / Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам». Эти строки напоминают «Плясовую» Галича (1969): « Белый хлеб икрой намазан густо , / Слезы кипяточка горячей. / Палачам бывает тоже грустно, / Пожалейте, люди, палачей!»

Как правило, представители власти стараются всячески обезопасить свои пиршества и гулянки от посторонних глаз. Процитируем в этой связи несколько произведений Галича, написанных в 1973 году: «И дач государственных охра / Укроет посадских светил, / И будет мордастая вохра / Следить, чтоб никто не следил» («Опыт ностальгии»), «Облеченный секретной задачей, / Он и ночью, и пасмурным днем / Наблюдает за некою дачей, / За калиткой, крыльцом и окном. / Может, там куролесят с достатка, / Может, контра и полный блядёж… / Кумачовый блюститель порядка, / Для кого ты порядок блюдешь?!» («Кумачовый вальс»). Сюда примыкает «Письмо в семнадцатый век», в котором подробно описывается «меню государственного обеда» на даче одного из высокопоставленных чиновников.

Нетрудно заметить, что все эти песни написаны уже после исключения Галича из творческих союзов и лишения его средств к существованию. Поэтому он с особой яростью обличает роскошь и лицемерие власть имущих.

Теперь для сравнения обратимся к «Сказочной истории» (1973) Высоцкого, где «в белокаменных палатах» собрались на банкет вельможные персоны и охраняют их бдительные сотрудники КГБ: «И стоят в дверном проеме / На великом том приеме / На дежурстве и на стреме / Тридцать три богатыря. / Им потеха — где шумиха, / Там ребята эти лихо / Крутят рученьки, но — тихо, / Ничего не говоря». И там тоже царит невообразимое изобилие еды: «На приеме, на банкете, / Где икорочка в буфете, / Лососина, / Вы при случае пойдите. / Ох, попьете, поедите… — / Дармовщина!» Неудивительно, что лирического героя Высоцкого туда не пригласили (как сказано в другом стихотворении: «Я был завсегдатаем всех пивных — / Меня не приглашали на банкеты »; ср. у Галича в «Больничной цыганочке»: «Я с начальством харчи не делю» ).

Эти белокаменные палаты из «Сказочной истории» Высоцкого отделяет от народа мост, что через ров . А в черновиках «Баллады о времени» (1975), где говорится о противостоянии лирического мы («вольных стрелков») власти, которая попыталась отгородиться от них, запершись в своем замке, есть такие строки: «Не помог ни водою наполненный ров, / Ни запоры , ни толстые стены. / Занят замок отрядами вольных стрелков, / Ну а с ними придут перемены». Процитируем еще черновик «Баллады о манекенах» (1973): «Живут, как в башнях из брони , / В воздушных тюлях и газах», а также первоначальный вариант песни «Аисты» (1966): «А по нашей земле / Стон стоит, / Благо стены в Кремле — / Толстые ». То есть власть заперлась в Кремле и из-за толстых стен не слышит «стоны» простых людей.

И, наконец, заключительная тема этой главы — «человек и власть» в поэзии Высоцкого и Галича. Но для начала рассмотрим подтему «власть и толпа».

Оба поэта много внимания уделяют разработке мотива покорности людей, готовности слепо исполнять директивы власти.

Высоцкий: «Подымайте руки, / В урны суйте / Бюллетени, даже не читав, — / Помереть от скуки! / Голосуйте… » (1967).

Галич: «Будьте ж счастливы, голосуйте , / Маршируйте к плечу плечом…» (1966). Сравним также в песне Высоцкого «Про королевское шествие» (1973), где высмеивается рабская преданность королю его приближенных: « Мы браво и плотно сомкнули ряды, / Как пули в обойме, как карты в колоде. / Король среди нас — мы горды. / Мы шествуем важно при нашем народе».

Если появляется пророк, то люди к нему не прислушаются.

Галич: «Но люди боятся провидцев — / Им сводка погоды милей», «…А три волхва томились в карантине — / Их в карантине быстро укротили…» А если власть прикажет, то с готовностью уничтожат пророка: «Безгрешный холуй, запасайся камнями, / Разучивай загодя праведный гнев!»

Высоцкий: «Каждый волхвов покарать норовит…», «Скачу, хрустят колосья под конем, / Но ясно различимо из-за хруста: / “Пророков нет в отечестве своем, / Но и в других отечествах — негусто…”»

Власть может легко «завести» толпу и подвигнуть ее на любые действия.

Галич: «…А кто-то нахальный и ражий / Взмахнет картузом над толпой! / Нахальный, воинственный ражий / Пойдет баламутить народ!..», «И вновь с бокалом истово и пылко / Болтает вздор подонок и позер…», «Но как-то с трибуны большой человек / Воскликнул с волненьем и жаром…».

Высоцкий: «…Над избиваемой безумною толпою / Кто-то крикнул: “Это ведьма виновата!” <���…> Толпа нашла бы подходящую минуту, / Чтоб учинить свою привычную расправу».

Соответственно, «они любить умеют только мертвых».

Высоцкий: «Не скажу про живых, а покойников мы бережем» («Райские яблоки», 1978).

Галич: «Променяют — потом помянут, — / Так не зря повелось на России!» («Понеслись кувырком, кувырком…», 1973).

Оба поэта обличают тех, кто «умывает руки».

Галич: «Недаром из школьной науки / Всего нам милей слова: / “Я умываю руки… / Ты умываешь руки… / Он умывает руки…” — / И хоть не расти трава! / Не высшая математика, / А просто — как дважды два!» («Баллада о чистых руках», 1968).

Высоцкий: «Я сказал: “Не реви, / Не печалься, не ной! / Если руки в крови, / Так пойди и умой!”» («Палач», 1977; черновик).

Обличают они и всегдашнюю готовность людей промолчать, не замечая того, что происходит вокруг.

Галич: «Пусть другие кричат от отчаянья, / От обиды, от боли, от голода! / Мы-то знаем: доходней молчание , / Потому что молчание — золото!», «Вот и платим молчаньем / За причастность свою!», «Так здравствуй же вечно, премудрость холопья — / Премудрость жевать и мычать , и внимать!», «…И живые, и мертвые — / Все молчат, как немые. / Мы, Иваны Четвертые, / Место лобное в мыле!»

Высоцкий: «Душа застыла, тело затекло, / И мы молчим , как подставные пешки», «Хек с маслом в глотку — и молчим, как рыбы », «Напрасно я лицо свое разбил: / Кругом молчат — и всё, и взятки гладки», «Недозвучал его аккорд / И никого не вдохновил …», «Наше горло отпустит молчание … ».

Всеобщее молчание обусловлено, в первую очередь, страхом расправы — об этом говорится в «сказочном» стихотворении Высоцкого «В царстве троллей — главный тролль…»: «Может, правду кто кому / Скажет тайком, / Но королю жестокому — / Нет дураков!» Однако молчания достаточно, чтобы стать соучастником преступлений власти. Об этом говорится в песне Галича «Старательский вальсок»: «Вот как просто попасть в палачи — / Промолчи, промолчи, промолчи!» В «Балладе о чистых руках» Галич выскажет также мысль о том, что все население страны видит преступления власти, но закрывает на них глаза: «И нечего притворяться — / Мы ведаем, что творим !» Но люди в большинстве своем никогда в этом не признаются — на это способны лишь единицы, как, например, лирический герой Высоцкого, который бичует себя в стихотворении «Дурацкий сон, как кистенем…»: «Я знал, что делаю, вполне: / Творил и ведал. / Мне было мерзко, как во сне, / В котором предал».