Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона

Наполеон достиг вершины своего могущества. Возникла Империя. Блеск, роскошь, слава, могущество и почести окружали молодой трон, который воздвигся на развалинах революции еще величественнее и пышнее, чем прежний. Престарелый папа Пий VII лично прибыл из Рима в Париж, чтобы возложить корону на голову необычайного человека, который еще десять лет тому назад боролся за свое существование в этом самом городе, преклонившемся теперь перед ним как перед императором. Несомненно, прекраснейшим моментом в жизни Наполеона был тот день, когда он, облеченный в пурпурную мантию прежних французских королей, вместе с Жозефиной подошел к алтарю в соборе Парижской Богоматери, чтобы из рук главы церкви принять корону, украшавшую голову Карла Великого. Он не стал дожидаться, пока папа возложит на него эту корону, но взял ее, возложил на себя собственноручно, после чего он короновал и спутницу своей жизни, которая поднималась рядом с ним со ступени на ступень вплоть до этого трона, завоеванного его шпагой. И Жозефина с достоинством взошла на этот трон и в течение пяти лет украшала его, как настоящая прирожденная принцесса. Властители Европы склонялись перед ней и искали ее поддержки и заступничества перед человеком, раздававшим короны и отнимавшим их по своему усмотрению.

За два дня до этой пышной церемонии должна была состояться еще другая. Папа отказывался короновать Жозефину, потому что ее брак с Наполеоном не получил благословения церкви. После полудня 30 ноября 1804 года эта формальность была исполнена в часовне тюильрийского дворца дядей Наполеона, кардиналом Феш. Свидетелей при этом не было; ни министр Талейран, ни преданный Бертье, ни Порталис, ни Дюрок не присутствовали на этой церемонии в качестве свидетелей, как сообщают некоторые историки. Князь Меттерних утверждает даже, что Наполеон и Жозефина вовсе не были повенчаны по церковному обряду и что папу просто заставили поверить этому. И только через несколько дней после коронования святой отец узнал, что его обманули. «Он хотел выразить по поводу этого публично свое негодование, – говорит Меттерних, – и лишь нежелание навлечь на себя всеобщее порицание, если народ узнает, что он короновал императрицу, не будучи точно осведомлен, какие узы связывают ее с Наполеоном, и этим самым, так сказать, одобрил простое сожительство, остановило его от этого поступка». Наоборот, Генри Вельшингер, Фредерик Массон, Монсеньор Рикард, Поль Дидон и другие утверждают тот факт, что брак Наполеона с Жозефиной получил благословение церкви 30 ноября. Сам кардинал Феш, пользовавшийся всегда благоволением папы и искренно преданный ему, несомненно не решился бы способствовать подобному обману. Впрочем, он сам заявил 6 января 1810 года перед наместником парижской епархии, что венчание было им совершено 30 ноября, в 4 часа пополудни, без присутствия свидетелей.

Итак, Жозефина сделалась императрицей. Она не только не была помехой Наполеону при его возвышении, но способствовала еще его величию и славе, оттеняя его геройство и суровость победителя очарованием своей красоты, доброты и грации, что привлекало к ней все сердца. Ей больше ничего не оставалось желать. После церковного брака, а особенно после коронования она почувствовала уверенность и твердую почву под собой. Разве Наполеон короновал бы ее как императрицу, если бы имел намерение развестись с ней и ради блага государства заключить другой брак, могущий дать ему наследника престола? Разве он заключил бы с ней церковный брак, если бы серьезно намеревался потом нарушить его? Ведь католическая церковь не разлучает тех, кого она сочетала однажды. Так рассуждала Жозефина. В действительности же образ действия Наполеона не имел ничего общего с политическими намерениями. Только лишь чувство благодарности, чувство обязанности перед женщиной, которую он любил больше всех, которая была счастливой звездой его первых походов, которой он посвятил свою юность, заставляло его поднять ее до той же высоты, которой достиг он сам. «Если я делаю ее императрицей, – сказал он Редереру, – то я делаю это из чувства справедливости. Я прежде всего справедливый человек. Ведь если бы меня бросили в тюрьму вместо того, чтобы посадить на трон, Жозефина принуждена была бы разделить со мной мою участь… Поэтому справедливость требует, чтобы она разделила со мной мое величие… Да, она будет коронована, хотя бы это мне стоило 200 000 человек!»

Кроме того, Наполеон был крайне суеверен, и ему казалось невозможным расстаться с Жозефиной в тот момент, когда его счастливая судьба вознесла его на вершину благополучия. Он смотрел на нее всегда как на свою добрую фею. «Он был убежден, – говорила она сама, – что я приношу ему счастье, и ни за что на свете он не отправился бы в поход, не поцеловав меня перед отъездом. Хотя он меня и бранил, когда узнал через свою проклятую полицию, что мадемуазель Ленорман была у меня, хотя он и называл ее обманщицей и грозил посадить ее в тюрьму, если она еще будет продолжать спекулировать на моем легковерии, тем не менее он не преминул выспросить меня обо всем, что Ленорман нагадала мне на картах. И каждый раз у него появлялась улыбка удовлетворения, когда она пророчествовала ему о новых победах». Наполеон был почти так же суеверен, как и сама Жозефина. Кроме того, она все же была всегда для него единственной женщиной, к которой он был действительно привязан и к которой он всегда неизменно возвращался, несмотря на то, что его увлечения и отдаляли его иногда от нее. Вместо прежней страстной любви он теперь питал к ней нежную привязанность, и это его чувство к ней оставалось всегда неизменным. Если бы не ее постоянная безумная ревность, она никогда не услыхала бы от Наполеона ни одного грубого слова. Но ее беспрестанные сцены доводили его иногда до припадков гнева и ярости, и тогда он забывал всяческую сдержанность и не щадил ее.

Конечно, ревность Жозефины была небезосновательна. Всюду у нее были соперницы: при дворе, на сцене, среди дам придворного общества и среди жен офицеров. Ее ревнивые страхи заходили так далеко, что ей казалось, будто ее противники хотят отравить ее, чтобы избавить от нее Наполеона и заменить ее другой женщиной. «Подумайте только, – говорил Наполеон своему брату Люсьену, – эта женщина плачет всякий раз, как у нее случится расстройство желудка, потому что ей кажется, что ее хотят отравить, кому желательно, чтобы я женился на другой». В этих словах заключался злой намек на Люсьена и других членов семьи Бонапарт, которые беспрестанно настаивали на его разводе с Жозефиной.

Горькие слезы, бессонные ночи, мучительные часы неизвестности – все это теперь изведала она, которая когда-то так легко играла с сердцем, страдавшим из-за нее. Когда в чужих странах, вдали от нее Наполеон одерживал победу за победой, Жозефина в Париже мучилась несказанно при мысли, что какая-нибудь другая женщина может завладеть его любовью. Несколько раз она пыталась сопровождать его в походах, но слишком скоро гроза военной непогоды заставляла ее отказаться от мысли делить со своим мужем опасности и труды похода, хотя теперь она сделала бы это с радостью.