Жорес Медведев - Никита Хрущев

Когда Хрущев стал Первым секретарем партии в 1953 году, международные отношения были очень напряженными. Шел наиболее сложный период холодной войны. Продолжалась без видимого конца Корейская война, начавшаяся в 1950 году. До предела обострились отношения с Югославией, ссора Сталина с Тито отражалась еще в повседневной пропаганде против Югославии.

С большинством этих проблем Хрущев справился достаточно успешно, проявив инициативу. Эта инициатива, не столь заметная в быстром решении Корейского конфликта в 1953 году, была достаточно яркой в 1955 году, когда Хрущев и Микоян резко изменили отношение Советского Союза к Югославии, приехав в Белград и неожиданно для всех объявив многолетнюю трагическую ссору с Югославией результатом интриг Берии. (Всем было ясно, что ее главным виновником был Сталин, хотя и Берия, стремившийся установить через тайную полицию контроль над органами безопасности во всех восточно-европейских странах и не добившийся этого только в Югославии, играл, безусловно, не последнюю роль в возникшем в 1948 году конфликте.)

И все же самой главной внутренней проблемой для руководства партии и страны оставались в 1955 году политические заключенные, а следовательно, и весь период сталинских репрессий. В лагерях в 1955 году находилось не менее 3–4 миллионов человек, причем амнистировать виновных было легче, чем пересмотреть дела невиновных. В 1953 году, как уже упоминалось, была объявлена амнистия всех осужденных на сроки до 5 лет – то есть за бытовые преступления, а политические сроки начинались с 8 лет и кончались 25 годами лишения свободы. Министерство юстиции и Генеральная Прокуратура СССР были заполнены миллионами заявлений о реабилитациях и посмертных реабилитациях – их было не меньше 10–15 миллионов. Но юридическая система страны просто не могла справиться с пересмотром стольких дел, тем более что он осуществлялся в основном по нормам судопроизводства, с вызовом свидетелей, доносчиков, с попыткой опровержения обвинений путем вызова новых свидетелей и т. д. Пересмотр одного дела тянулся много месяцев, хотя было уже совершенно очевидно, что в лагерях томятся миллионы невиновных.

Нет никаких оснований считать, что после расстрела Берии и распространения «для партийного актива» расширенного текста «обвинительного заключения» по этому делу, Хрущев был уже готов к разоблачению преступлений Сталина, то есть к тому, что произошло на ХХ Съезде КПСС. В определенной степени это разоблачение стало результатом стихийного накопления сведений, которыми Хрущев и многие из видных партийных работников действительно не располагали в полном объеме. МВД и система лагерей были изолированы от партии, и у видных деятелей КПСС часто не было никакого желания вмешиваться в существование этой империи «Архипелаг ГУЛаг». Но когда суд над Берией решили провести по более строгим юридическим нормам, детали многих преступлений НКВД – МГБ неизбежно стали известны руководству партийного аппарата и Хрущеву. Следствие по делу Берии требовало свидетелей по всем периодам его деятельности и в первую очередь по тому периоду, когда он был секретарем ЦК Закавказья и Грузии. Но их почти не осталось, ведь после назначения на пост наркома НКВД Берия методично уничтожил почти всех, кто работал с ним в Закавказье. Таким образом, свидетелей приходилось разыскивать по лагерям. Были найдены живыми только двое: А. В. Снегов, при Берии, третий секретарь ЦК в Закавказье, и О. Г. Шатуновская, ранее бывшая на руководящей партийной работе в Азербайджане. Их доставили на самолете в Москву, чтобы они дали свидетельские показания, хотя они оставались заключенными (Снегов не сумел даже сменить форму арестанта). После суда над Берией А. В. Снегова реабилитировали, ему присвоили чин подполковника КГБ и назначили заместителем начальника политотдела ГУЛага. На этом посту он начал собирать документы, касающиеся преступлений Сталина и докладывать об этом лично Хрущеву.

После падения Хрущева Снегова уволили на пенсию, но он продолжал, уже как историк, искать свидетельства против Сталина, выступил с рядом лекций. Уже 70-летним пенсионером в 1967 году он был обвинен в антипартийной деятельности и снова исключен из КПСС. А. В. Снегов предоставил много интересных документов для книги по истории сталинизма, написанной одним из нас [17] , в предисловии к которой автор выражает ему благодарность.

Как уже упоминалось, после ликвидации Берии начали реабилитировать в основном родственников и друзей партийных и других ответственных работников. Хрущев и сам распорядился освободить своих бывших сотрудников и друзей (по Украине, по военной работе). Например, в бытность свою Первым секретарем МК ВКП(б) он был очень дружен с Вторым секретарем С. Корытным и его женой. В 1937 году всю семью Корытных арестовали. Корытного расстреляли, но судьба семьи (жены и дочери) была неизвестной. По приказу Хрущева их разыскали и освободили из лагеря на Воркуте. Когда они вернулись в Москву, Хрущев долго расспрашивал их о системе лагерей. Всего в 1954–1955 годах было реабилитировано и освобождено только около 12 тысяч человек, в большинстве своем влиятельные в прошлом работники с большими связями, и их возвращение меняло атмосферу в среде партийной верхушки.

Особо важную роль сыграл официальный пересмотр «Ленинградского дела», и реабилитация Н. Вознесенского, П. Попкова, А. Кузнецова и тысяч других партийных работников в начале 1955 года сделала неизбежной цепную реакцию. Возвращавшиеся из лагерей после реабилитации восстанавливались в партии и получали назначения на ответственные должности. В 1955 году, в связи с нормализацией отношений с ФРГ и освобождением из советских тюрем и лагерей еще остававшихся там многих тысяч немецких военных, была проведена также амнистия советских граждан, арестованных и осужденных за разные формы сотрудничества с немецкими оккупационными властями, а чаще всего просто за то, что они работали по принуждению в Германии или на оккупированной территории. Но миллионы жертв сталинского террора все еще не были на свободе. Аппарат правосудия столь медленно рассматривал их дела, что могли пройти многие годы, прежде чем справедливость была бы восстановлена.

Под давлением этой проблемы ЦК КПСС пришел к очевидному пониманию того, что продолжать реабилитации невозможно без существенного пересмотра личной роли Сталина во всех репрессиях тридцатых и сороковых годов. Ни Хрущев в своих мемуарах, ни кто-нибудь другой не могут сейчас утверждать, что начало этой работы было связано именно с попыткой решительного разоблачения и дискредитации Сталина. Существовало мнение, которое разделял и Хрущев, что инициатива Сталина в ликвидации «левой» оппозиции Троцкого, «левых» и «правых» уклонов конца двадцатых годов (Зиновьев, Каменев, Рыков и другие), уничтожение Бухарина и многих других партийных лидеров, так или иначе выступавших против политики Сталина, была оправданной. Были, по их мнению, оправданными и жестокая коллективизация в сельском хозяйстве, и многие другие процессы конца двадцатых и начала тридцатых годов. Во всех этих репрессиях, не говоря уже о «славных» традициях ЧК в Гражданскую войну, виделось проявление неизбежной для всякой революции классовой борьбы, а кроме того Хрущев, Каганович, Булганин и почти все другие руководители Президиума ЦК КПСС принимали в них непосредственное участие, а многие партийные лидеры в ЦК КПСС и в компартиях союзных республик пришли к руководству партией после арестов или расстрелов их предшественников.