Василий Шульгин - Последний очевидец

У Бутовичей был сын. Когда мальчик подрос, для того, чтобы он овладел языками, к нему взяли гувернантку, француженку из Парижа. Прожив некоторое время в доме Бутовичей, гувернантка вернулась на родину. И вот будущее супружество Сухомлиновых решило, что самое удобное обвинить именно эту девушку в прелюбодеянии с Владимиром Николаевичем. Кто там будет проверять в Париже!

Так и сделали. При посредстве лжесвидетелей супругов Бутовичей развели. По истечении некоторого времени Екатерина Викторовна вышла замуж за Владимира Александровича Сухомлинова, ставши супругой военного министра великой державы.

И вот тут-то, казалось, в момент завершения и торжества их неправого дела, и разразился неслыханный скандал.

На Западе внимательно следили за Россией, в особенности за такими лицами, как военный министр. И вдруг в газетах, смаковавших бракоразводное дело Екатерины Викторовны, появилось сообщение, что такая-то француженка, имярек, обвинена в Петербурге в прелюбодеянии, с таким-то, то есть с Владимиром Николаевичем Бутовичем.

Можно представить себе все возмущение и негодование этой девушки, которую иностранный военный министр опозорил на весь свет! Чтобы защитить свою честь, она потребовала ни более ни менее как медицинского освидетельствования. Врачи удостоверили, что мадемуазель такая-то не могла совершить прелюбодеяния ибо она девица.

Не удовлетворившись этим, энергичная парижанка обратилась к правительству с заявлением, в котором обвиняла русского военного министра В. А. Сухомлинова и его новую жену в возведении на нее поклепа. Она просила правительство Франции принять соответствующие меры для восстановления ее поруганной девичьей чести.

Французское правительство приказало своему послу в России сделать все необходимое. Французский посол обратился к русскому министру иностранных дел С. Д. Сазонову, а последний переговорил об этом деле с министром юстиции И. Г. Щегловитовым. Таким образом, министр юстиции должен был в соответствующем порядке начать судебный процесс против военного министра В. А. Сухомлинова. Возможно ли это, чтобы министр восстал против министра в одном и том же правительстве, возглавляемом В. Н. Коковцовым?

Все это в высшей степени волновало Государственную Думу, но пока мы воздерживались от выступлений с кафедры. Однако произошло еще нечто, переполнившее чашу терпения. Дело о В. А. Сухомлинове было выкрадено из Министерства юстиции. Компрометирующие военного министра документы бесследно исчезли. Всем было ясно, что кража произошла по наущению самого Сухомлинова и его супруги Екатерины Викторовны.

Тут Дума просто забурлила, и в такой степени, что теперь уже надо было рычать с кафедры.

Вот как реагировал на это событие один из видных кадетских лидеров, присяжный поверенный Василий Алексеевич Маклаков, во время обсуждения доклада бюджетной комиссии по смете расходов Министерства юстиции 2 мая 1912 года на сто двадцать втором заседании пятой сессии Государственной Думы третьего созыва:

— Мы знаем об одном громком бракоразводном процессе, о той неправде, которая была сделана в нем. Но этому мы не удивляемся: наши иерархи сами скорбят о несовершенстве бракоразводного дела, они знают сами, что без обмана, без лжи, без подлогов там ничего не делается. И если даже такие подлоги перешли границы дозволенного, то все же эта вещь в порядке этого учреждения и мы не удивляемся.

Мы знаем и другое, что, когда собирали доказательства для консистории, тогда найти и доказать нужную для процесса вину явились сотрудники Министерства внутренних дел начальник Киевского жандармского отделения полковник Н. Н. Кулябко и убийца П. А. Столыпина агент Киевского охранного отделения Д. Г. Богров. Мы знаем, что это они потащили В. Н. Бутовича туда, где можно было констатировать его «вину». Опять-таки к деятельности охранного отделения мы привыкли и этому не удивляемся.

Но когда мы узнали, что явился человек, оклеветанный этим процессом, явилась женщина, имя которой опозорено, и подала жалобу на военного министра, обвиняя его в том, что он создал эту неправду, что он причина лжесвидетельства в этом процессе, что же сделало Министерство юстиции?..

Когда жалобщик, надеясь на правосудие, ища и требуя этого правосудия, принес и отдал в руки прокурора документ, которым устанавливалась неправда лиц, высоко стоящих, что с ним сделали? Дело это истребовано Министерством юстиции, и компрометирующие документы там пропадают. Мы знаем, что была сделана попытка свалить все на заграницу. Их туда будто бы отправили, и они оттуда не вернулись.

Я заявляю с сознанием ответственности за то, что сейчас говорю, что это неправда, что есть описи, которые позволяют это опровергнуть, что документы за границу не уходили. Документы остались здесь, в Министерстве юстиции. И пусть теперь министерство скажет, куда оно их дело?»

Но министерство не сказало, хотя его представитель И. Г. Щегловитов, выступивший сразу после Маклакова, говорил много в свое оправдание, но оправдаться не смог, закончив свое выступление оригинальной фразой, звучащей двусмысленно: «Следуй по своему пути. И пусть люди говорят что хотят».

В особенности негодовала по поводу этого дела наша фракция русских националистов, полагая, что всеми этими скандалами наносится ущерб российской нации. Но кто же должен был выступить от ее имени? Мои товарищи не придумали ничего лучшего, как поручить это мне, несчастному.

Напрасно я доказывал, что мне это крайне неудобно, что у меня личные отношения с Екатериной Викторовной, что она жила у нас в доме, что, наконец, я ее очень хорошо знаю. Ничто не помогло, мне ответили: «Именно потому, что вы ее хорошо знаете, вам и надлежит говорить».

И я пошел говорить. На этот раз кафедра Государственной Думы действительно показалась мне истинной Голгофой.

В этот день, 4 мая 1912 года, в Думе продолжалось обсуждение бюджета Министерства юстиции. Поскольку на прошлом заседании с большой речью по этому вопросу выступил В. А. Маклаков, то мне пришлось с ним полемизировать, критикуя опасные политические выпады кадетского лидера, стремящегося внести яд сомнений в психологию правительства и тех партий, которые его поддерживают. Неприятное для меня дело Екатерины Викторовны я откладывал на конец. Но час пробил, и мне пришлось приступить к тяжкому исполнению своих обязанностей.

— Есть одна вещь, — сказал я, — совершенно особенно стоящая, которой коснулись все ораторы, но которой я бы коснулся, если бы они и не коснулись, — это именно нашумевшее бракоразводное дело «Сухомлинов — Бутович». Вы, господа, могли убедиться, что мы не настроены враждебно к правительству, наоборот, мы всегда его поддерживали. Насколько это допускала наша совесть…