Леонид Шебаршин - КГБ шутит... Афоризмы от начальника советской разведки

Кармаль мог взглянуть на дело более приземленно. Служивый человек, Генерал давал ему от имени Москвы очередной шанс реабилитироваться: забудь гордость и принципы, поддержи того, кто тебя предал, и ты вновь станешь «персона грата», твое имя замелькает в советской прессе, тебя станут приглашать на торжественные собрания и государственные приемы.

(О господи! Как легко творить бесчестные дела чужими руками! Разве можно отразить в сухом официальном отчете душевные муки объекта и сомнения исполнителя? Здесь все должно быть просто и ясно, без эмоций. Исполнитель спит спокойно, он выполнил приказ. Не стоит задумываться о том, что переживает объект.)

Можно, тем не менее, представить себе, что переживал Кармаль, когда перед его носом советские товарищи повесили такой заманчивый пряник, даже не намекнув, что в их руках есть и кнут.

Автору кажется, что первой мыслью Кармаля, когда Генерал изложил свое предложение, было: отравят или не отравят, если откажусь? Время все еще было суровым, во всяком случае для афганца, и он мог только догадываться, не питая, впрочем, особой уверенности, что Москва утратила способность к решительным действиям. Ему риск должен был казаться несомненным.

Если бы Кармаль был русским человеком, то суть его довольно многословных рассуждений и категорического отказа была бы выражена в нескольких простых словах: идите вы все... и делайте что хотите!

Генерал примерно так и доложил руководству, смягчив, естественно, формулировки. С точки зрения карьеры было бы лучше, если бы афганец согласился, можно было бы неприметно подчеркнуть собственные заслуги, сделать еще шажок вверх. Ощущения неудачи не было, ибо столь редко приходилось сталкиваться с людьми, которые могли отстаивать свои убеждения, скорее даже не убеждения, а человеческое достоинство, перед лицом неодолимой силы.

Кармаль, как и Киянури, был революционером в первом поколении, в отличие от своих учителей в здании ЦК КПСС на Старой площади в Москве.

Выплыло из забвения чеканное лицо Кармаля (был он своеобразно, по-восточному красив), послышался спокойный, уверенный в себе голос, произносящий персидские, русские, английские фразы. За окошком покачивали буйными головами московские липы и ясени, поблескивал на закатном солнце серебристый купол обсерватории на крыше Дома пионеров. Спокойный голос логично и последовательно доказывал немыслимость отступничества. С первых же минут Генерал понял безнадежность своей миссии, но приказ есть приказ, а с приказом может даже приходить вдохновение. Посланец Службы не лукавил, в ту пору ему действительно казалось, что Кармаль может помочь Наджибу, а следовательно и Москве. Уверенности, однако, не было.

Автор припоминает, что сомнения в мудрости начальства и его распоряжений появились у Генерала много раньше описываемого эпизода. Эти сомнения относились к области частной жизни и размышлений, служебной сферы они не касались. Прошло много лет, а так и остается нерешенным вопрос: прикажи начальство убрать Кармаля или кого-то другого, лично симпатичного Генералу, исполнил бы он такой приказ или нет? Очень хотелось бы соврать, принять героическую позу убежденного борца за справедливость, сказать твердое «Нет! Никогда!».

Серебристый купол на Доме пионеров засветился золотом, успокоились московские деревья, повели по скверику своих собак окрестные жители.

Обнялись, по афганскому обычаю, Кармаль и Генерал и пошли каждый своей дорогой.

Ветер судьбы унес Кармаля в Кабул, оттуда в Ма-зари-Шериф под крыло генерала Дустума, и завершить свой путь довелось ему в Москве, в Центральной клинической больнице в 96-м году. Похоронили его в Афганистане.

Генерал на прощание с афганским вождем не пошел — было стыдно и не хотелось говорить правду, а врать было бы невыносимо. Его отсутствия никто не заметил. Служба была невидима в старые времена, и очень немногие догадывались о ее настоящей роли.

Ко времени кончины Бабрака Кармаля его удачливый соперник и преемник Наджибулла уже был расстрелян, а его труп повешен на кабульской площади. «Не называй человека счастливым, пока он жив. В лучшем случае, ему везет», — повторял слова какого-то древнего мыслителя француз Паскаль. Наджибулле, Наджибу, Доктору везло, пока за его спиной стоял могучий Советский Союз, воплощавшийся в КГБ. Москва сбросила коммунистическое обличье, к власти пришли временные пустотелые люди без роду без племени. Они поспешили предать своих друзей и союзников, рассчитывая заплатить их жизнями за место в «цивилизованном» мире.

Возможно, Ельцин и не помнил Наджибуллу; человек с подменным именем Козырев его, разумеется, знал. Они выбросили друга Советского Союза — России только потому, что он был неприемлем для США. Наджиб похоронен в Гардезе. Поколения афганцев будут приходить на его могилу... Старик задумался: у человеческой памяти бывают странные прихоти. Бесследно стираются громкие имена, но веками стоят скромные мазары каких-то безвестных миру святых, и веками сходятся к ним правоверные. Всякий путешественник по мусульманской Азии видел деревья, сплошь украшенные обрывками ткани. Яркие лоскутки со временем выцветают, ветшают, но их никогда не становится меньше. Дерево стоит над ма-заром, лоскуты привязывают те, кто просил у древнего святого заступничества или благодарил его за помощь.

Если судьба будет милостива, думал Генерал, я вновь побываю в Гардезе и прислонюсь лбом к могильному камню своего друга. А будут ли честные могилы у тех, кто его предал?

Последний раз Генерал видел Наджиба в апреле 91-го. Самое трудное — вывод советских войск, генеральное наступление оппозиции и ее поражение — уже позади. Наджиб просит оружия. Афганистан набит оружием, но Наджиб смотрит в будущее и не очень верит в настоящее: согласие советской стороны означает для него гораздо больше, чем простое пополнение арсенала. Наджи-булла хочет увериться, что Советский Союз с ним.

В бывшем королевском дворце семья Наджиба занимает скромное помещение. Ужин для советского гостя готовит жена президента Фатан и ее старенькая нянька.

Три дочери президента (восточная трагедия — три дочери и ни одного сына, судьба уже отметила Наджиба), три милые бойкие девчонки раскланялись, хихикая, с гостем и отправились спать.

Переводчик? Очевидно, был переводчик, который едва ли понимал смесь фарси, урду, английского, на которой с легкостью, даже с каким-то наслаждением изъяснялись афганский президент и Генерал.

Мысль, которую Генерал внушал Наджибу, была совершенно неофициальна и проста: не надейтесь на Москву! Старой Москвы уже нет, новая вас предаст. Умный афганец все иносказания понял, но поверить в то, что Москва способна бросить человека, взращенного ею же, Наджибулла не мог. Ужин с удивительно вкусной домашней едой скомкался, остыл на тарелках сочный афганский шашлык, скучал в стаканах недопитый виски. Наджиб помнил, что Крючков, «генерал Александров», предпочитал всем спиртным напиткам виски «Chivas Regal», и щедро выставил на стол пару пузатых бутылок. Генерал этот напиток во что-то особое не ставил, но, дабы не огорчать радушного хозяина, при виде бутылок изобразил веселое оживление. Тень генерала Александрова долго висела над Кабулом. (Кстати, сам Крючков к спиртному пристрастен не был и представил «Chivas Regal» своим излюбленным напитком лишь потому, что кто-то из подчиненных когда-то убедил его, что именно это виски пьют в высоких американских кругах.)