Татьяна Свичкарь - Дело человеческое

И тогда фотокорреспондент нашей газеты Андрей Наронский подкинул мысль:

— Выписали? Дома? Так позвоните Олегу Никифорову. (С придыханием) Врач — от Бога! Он обязательно посоветует что-то дельное… Только это… он такой серьёзный! Вещь в себе. Ещё в юности, когда мы все гуляли, — уже работал медбратом. Я ж говорю, он — от Бога!

Помню первый приход Олега к нам.

На меня сама тема разговора наводит холодный ужас, и я слушаю почти из-за двери.

Ольга много смелее. Она расспрашивает о диете, витаминах. О ядах: болиголове, аконите — в тот момент были готовы на всё.

Олег не опровергает:

— Я уже столько слышал от больных, чем они лечились, и что помогло реально… Меня трудно чем-либо удивить.

— Вы же работали онкологом. Ушли — потому что тяжело?

— Тяжело. Хирург прооперировал, довёл до выписки — и больше не видит этих людей. Две трети из них живут нормально. А оставшаяся треть…

Приходилось навещать тех, кто безнадёжен. Находить ободряющие слова:

— Да что, Пётр Иванович, поправитесь… Да всё у вас будет хорошо…

Тяжело врать. Каждого — жалко.

Но только такому врачу, которому ты — не безразличен — и решишься доверить жизнь.

Прошло больше года. И одно из тех осложнений, которых боялись врачи, у мамы всё-таки случилось.

Бок набухал. Опасным воспалением выглядело это на наш встревоженный дилетантский взгляд.

Не миновать было — звонить Олегу. Работа для хирурга.

Быстро он сделал всё необходимое. И — месяцы ещё, рана заживала трудно — ездил на перевязки. Не забывал никогда. Приезжал поздно вечером, после операций, или днём — в редкие перерывы. Был считанные минуты — у нас хватало совести всё подготовить заранее, держать наготове, весь перевязочный материал… Потому что после нас — его ждали многие и многие…

Он никогда не открывался сразу весь, со всеми своими достоинствами. Сразу вы, пожалуй, могли почувствовать в нём только великолепного врача, способного ответить на любой ваш вопрос.

Человеческое же замечалось позже.

И нужно было присматриваться. Потому что никогда не стремился он щегольнуть, поразить. Добро делал исподволь, стараясь не привлекать внимания. Так бывает с сурово-благородными натурами, неспособными хвалить себя.

Только иногда, моментами прорывалось….

Скупой — к случаю — рассказ о подобранной и выхаживаемой вороне…

Вскользь сказанное, что так и не научился: не волноваться — за больных, посылая их на обследования: вдруг что-то обнаружится…

Лекарства, которые столько раз привозил сам — не только не думая продать их больным подороже, но — просто оставляя: «Берите, у меня есть»…

Та самая великая любовь к ближнему, которой большинству из нас не дано.

Пациенты — среди которых было много стариков, — старались отблагодарить хоть как-то: пирожки, мёд… Не взять этого было невозможно. Ему давали уже как сыну, как родному.

И то, что клали в его старинный саквояж (тоже чей-то подарок) — он отдавал в другом доме, если там были дети, или просто имелся повод угостить.

Он говорил мало. Но всегда умел слушать — не торопя, что так редко среди нынешних врачей. Если же вам, несмотря на недуг, удавалась фраза — получалось сказать весело, он сразу улавливал юмор.

И сквозь всю его серьёзность — вдруг неожиданно прорвавшийся, совершенно мальчишеский смех…

Был в нашей жизни второй такой же страшный период, как и с маминой операцией. Вспомнишь — и прикроешь глаза. Нельзя вспоминать. Как будто стоишь над горящим домом.

Дочка моя, Аська, пришла из школы после субботника — ученики подметали листья на улице. И начала жаловаться — сразу:

— Мне трудно дышать.

Надо знать Аську. Воробей — заморыш.

…В тот же день, случайно перехватив на улице нашу детскую участковую докторшу, я привела её к нам. И услышала, что ничего страшного нет — в лёгких у ребёнка чисто.

Но врач ушла, Аське же становилось хуже на глазах. Ночью её дыхание стало трудным и частым, а кашляла она уже с кровью.

Забежав к нам перед службой, врач пришла в ужас:

— Господи, как она у вас потяжелела за несколько часов!

Она не решалась уйти, колебалась: вызвать ли местную скорую, или сразу «санавиацию» из областного центра.

— Звони Олегу Викторовичу! — это уже мама на грани паники.

Я не помню, когда появился Олег, но и он, и участковая наша были в комнате одновременно.

Помню их тихий разговор — двух врачей — не для наших ушей.

— Почему девочка ещё здесь, а не в больнице? — спрашивал Олег.

— Родители отказываются.

— В какой дозе вы назначили…? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите…

И уже в коридоре, торопясь, Олег, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:

— Двустороннее воспаление легких. Тяжёлое.

Лекарства он привёз сам. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.

Доктор наша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.

— Боже, какой он смелый!..

Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.

Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.

И по сегодняшний день я уверена, что в больнице нашей, и даже в областной — положительный исход не был бы настолько предрешён, возьмись за Аську — другой доктор. Что жизнью своей дочка обязана Олегу Никифорову.

Только он, по дороге в больницу — едем брать кровь, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.

В руки нам — коробку.

— Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) — я у вас его возьму… Благодаря такому прибору — мои сыновья не стали хрониками.

Удивительная, бесконечная доброта в нём так же удивительно маскировалась — сдержанностью. Никогда не нежничал, не сюсюкал, завоёвывая восторг и любовь пациентов другим: быстротой исцеления.

В последние месяцы у нас часто отключают свет. Мы неизбалованы: переползали через сугробы во время снежных заносов, скупили плитки, когда был Большой Прорыв, и город в двадцатиградусный мороз остался без тепла, а уж свет…

Но одно дело, когда ты печатаешь на компьютере, и вдруг… твою маму, ёшкин кот… экран меркнет…

Вспомнишь ты, вспомнят твои коллеги — даже те нехорошие слова, которые знали, да подзабыли.

Но когда твоему выползающему с того света ребёнку должны поставить очередную капельницу, а электрики чего-то там мудрят…

Ожидая с минуты на минуты доктора, я сломя голову бегу в хозяйственный магазин за свечкой. Возвращаюсь, на улице — вселенская тьма, дома — она же, лишь в комнате, где лежит Аська, — пятно света. Держа в одной руке фонарик, в другой гибкую трубку с иглой на конце, Олег прижимает к уху сотовый и уже кого-то консультирует по телефону: