Юирий Сидоренко - От потрясенного Кремля до...

В ракурсе своих рассуждений я хочу описать события, которые внутренне охарактеризовал как феномен Шахрая. С позиции председателя Счетной комиссии подчеркну, что на съезде было несколько пиков конфронтационной борьбы и почти всегда, кроме случая с Шахраем, четко вырисовывалась политическая личность кандидата. Поэтому конфронтацию было легко понять и объяснить. Тут же на первый план выступили другие моменты. Дело в том, что после избрания Председателя Верховного Совета противоборствующий лагерь яростно пытался провести на административные посты в Верховный Совет политически близких ему кандидатов. Это стремление можно было бы формально обозначить знаком плюс — плюс себе, в свою пользу. Но оно в конечном итоге обозначилось (в своем логическом завершении!) знаком минус — минус для Ельцина. И когда Борис Николаевич выдвинул крайне нужного и дорогого для его команды человека в плане чисто техническом, специалиста по «черновой» работе парламента, человека, который уже доказал свою высокую компетенцию, подготовив целый ряд важных документов для съезда и будущего парламента, и сумел их грамотно сопоставить с юридическими нормами, против последнего дружно голосовали правые депутаты. И это противодействие не заключало политической конфронтации, а скорее отражало принцип: «Мне грустно оттого, что весело тебе».

И действительно, Шахрай был лично нужен Председателю именно как профессионал, который глубоко и тонко разбирается в очень сложных юридических и организационных аспектах работы парламента. Именно поэтому Борис Николаевич выдвигал его кандидатуру трижды в разных вариантах на альтернативной и безальтернативной основах. И во всех случаях на гребне разогретых страстей нужного количества голосов этот кандидат не получал.

Тогда Ельцин решил отложить голосование, полагая, что со временем страсти могут утихнуть, а его, Председателя, бесстрастная и сбалансированная политика позволит приблизиться к общему единению депутатов, по крайней мере на уровне технических проблем. Этот расчет как будто бы начал оправдываться.

Дело в том, что по ходу целого ряда заседаний Ельцин твердо проводил взвешенную сбалансированную линию, не высказывая явных предпочтений и антипатий, справедливо распределяя время у микрофона, корректно пользуясь своими правами. Все это в общем соответствовало духу зарождавшегося консенсуса, заметно охлаждало страсти и ослабляло противоборство соответствующей части депутатского корпуса. Появилось какое-то ощущение общей цели, согласия, стремления к прагматическим результатам.

И тогда, оценив новую ситуацию, Борис Николаевич счел возможным обратиться к залу с просьбой понять его, почему он в четвертый раз ставит кандидатуру Шахрая на голосование. Учитывая, что против его личности, против его политических взглядов, его программы возражений практически не было, Председатель Верховного Совета подтвердил свое намерение выставить эту кандидатуру безальтернативно, ссылаясь на то, что Шахрай действительно является по существу единственным в своем роде специалистом в области организации и юрисдикции парламентской деятельности. И в этих условиях, подчеркнул Борис Николаевич, Шахрай просто необходим парламенту с точки зрения технологии его работы. И было такое ощущение, что подавляющее число депутатов благоприятно восприняло обращение и личную просьбу Председателя. И на этой волне у меня возникла уверенность в положительном исходе голосования.

Привычно и слаженно Счетная комиссия сделала необходимые приготовления, и я доложил Председателю о нашей готовности к работе. И здесь, мне кажется, произошла тактическая ошибка. Учитывая, что бюллетени были вскрыты и Счетная комиссия уже сидела за столами, необходимо было сделать перерыв для голосования, после чего продолжить работу в соответствии с повесткой дня. Но она была чрезвычайно острая. Речь шла об изменениях статей шестой и седьмой Конституции РСФСР — статей, регламентирующих руководящую и направляющую роль КПСС в обществе. Понятно, что их обсуждение вызывало огромный и болезненный интерес в зале, стране и за ее пределами.

Увлекшись этими острейшими проблемами, Борис Николаевич не смог прервать обсуждение и отложил голосование, которое было проведено по завершении дебатов. Но дискуссия на тему, острейшую в жизни съезда, вызвала такое ожесточение страстей, что от былой умиротворенности зала и следа не осталось. В этих обстоятельствах Шахрай, конечно, проигрывал заранее не как личность, не как политический деятель, а как заложник событий. Поэтому перед началом голосования я послал Ельцину записку: «Он проиграет, Вы их разозлили…». Я надеялся, что Борис Николаевич отложит голосование по той или иной причине. Будучи председателем Счетной комиссии, я особенно остро ощущал значение организационной работы, и фигура Шахрая представлялась мне крайне важной на этой шахматной доске.

Голосование, однако, состоялось в очень неблагоприятный момент, на острие страстей, когда многие депутаты, возбужденные знаком вопроса о руководящей роли партии, заранее объявляли с раздражением и вызовом, что будут голосовать против. И Шахрай нужного количества голосов, естественно, не получил.

Кстати (или, некстати!), изъятия статей шестой и седьмой Конституции, определяющих роль партии, также не удалось оформить в виде Закона. Эти положения были определены лишь Постановлениями съезда, которые в свою очередь обязывают Верховный Совет окончательно разработать соответствующие правовые нормы.

Что же касается самого Шахрая, то он, несмотря на все описанные здесь события, все же состоялся именно в той роли, которая соответствовала его интеллекту и эрудиции. Благодаря большой профессиональной работе, которую он проделал, целый ряд документов был своевременно подготовлен к началу работы Верховного Совета, что в немалой степени способствовало бесперебойной деятельности российского парламента.

История Шахрая не является, как мне кажется, частным случаем. Скорее, это важная иллюстрация или даже сигнал. Речь идет о том, что принцип, доведенный до абсурда, сметает личность. И снова мы становимся свидетелями того прискорбного и столь знакомого нам положения, когда человек во всем неповторимом его многообразии фактически становится заложником каких-то внешних событий и механически выносится за скобки. Но это произошло в данном случае на фоне временной вспышки политических страстей, и, таким образом, надежда не может быть потеряна окончательно, по крайней мере во времени. Другое дело, если подобные действия производятся на основании выдвинутого заранее принципа, и тогда соответствующие кандидатуры вообще не подлежат обсуждению. Ущербность такой постановки вопроса, как мне представляется, заключается, по-видимому, в том, что человек, заранее отторгнутый по принципу, заранее обречен на отчаяние. Таким образом, он органично становится врагом нарождающейся системы. А это в свою очередь препятствует формированию столь необходимого консенсуса в обществе.