Сергей Бойко - Шарль Перро

Но что особенно замечательно в этом продолжительном царствовании, так это единственная мысль, в нем господствовавшая. Была ли она следствием гения короля или темперамента человека? Будучи неограниченным государем, преследовал ли он ее по расчету или покорялся ей по инстинкту? Этого никто сказать не может, этого, без сомнения, не знал и сам Людовик. Эта единственная мысль была единство правления…»

Вслед за Шапленом Перро вошел в королевский кабинет. Здесь членов Малой академии уже ждал Кольбер. Аббаты де Бурсе и Кассань присоединились к ним по дороге.

Король стоял у стены, завешенной тяжелым атласным с позолотой занавесом, в ряде мест подтянутым кистями, возле мягкого пуфа, изящные ножки которого были обтянуты атласным шелком. Кабинет украшали два широких камина и венецианские зеркала.

Людовик был без ливреи. Огромный кружевной воротник мягко облегал шею и падал на плечи. Искусно сшитый костюм подчеркивал все достоинства фигуры и скрывал недостатки. Никогда еще в глазах Перро мужской костюм не имел такой предельной ясности силуэта, такой графической четкости.

Король продолжал еще какое-то время говорить с Кольбером, потом последний сделал знак, чтобы гости приблизились.

Людовик величественно повернул красивую голову в высоком пышно завитом парике и одарил каждого из присутствующих улыбкой. Шарлю показалось, что король задержал на нем взгляд чуть дольше, чем на других, — но так казалось едва ли не каждому; это тоже было одно из достоинств короля.

Кольбер представил королю присутствующих. В «Мемуарах» спустя много лет Шарль Перро вспомнит слова, которые произнес тогда Людовик:

«Вы можете, господа, судить о моем уважении к вам уже потому, что я доверяю вам самую ценную для меня вещь — мою славу. Я уверен, что вы справитесь прекрасно; со своей стороны я постараюсь предоставить вам материал, который заслуживает того, чтобы с ним работали такие люди как вы».

…После этой встречи Шарль не раз встречался с королем. Он видел его в разной обстановке: и во время работы, и во время отдыха, игр или танцев. Во дворце и в театре, в зале и на воздухе, наедине и в группе. Но никогда больше у него не было такого ощущения счастья, как в этот день.

Шарль полностью отдался новой работе; его самолюбию льстило, что его слово значило теперь так много и одним росчерком пера он решал иногда судьбы людей.

В своих «Мемуарах» он с гордостью вспоминал о том, что было сделано им в это время:

«…Медаль союза со швейцарцами.

В это время прибыли швейцарцы, чтобы обновить союз с Францией. По этому поводу нужно было сделать медаль, и именно этой работой занялась наша зарождающаяся Академия. Аббат де Бурсе принял здесь наибольшее участие.

Девиз для монсеньора дофина.

Через несколько дней Кольбер попросил сочинить девиз для монсеньора дофина, которому в то время было всего три-четыре года. Мне выпало счастье сочинить один, который был предпочтен всем прочим. Он был написан на знаменах полка монсеньора и на плащах его гвардейцев.

Редактирование произведений, написанных в честь короля.

Когда не было работы по заказу, Академия просматривала и редактировала сочинения (в стихах и в прозе), написанные во славу короля, чтобы подготовить их к печати в типографии Лувра. Из всего этого можно составить фолиант, и я сохранил рукописи этих трудов, которыми набиты два портфеля. Каждый из членов Малой академии со своей стороны также работал над личными произведениями о благодеяниях Его Величества».

В 1663 году Кольбер стал министром финансов. Все денежные средства теперь были в его руках, и свою политику по перестройке экономики страны ему стало проводить легче.

Во второй половине года Малая академия пополнилась: в нее был включен Шарпантье, о котором положительно отозвались Шаплен и аббат Бурсе.

Став помощником Кольбера, Шарль Перро постепенно сосредоточил в своих руках немалую власть. Со временем он станет генеральным секретарем в Интендантстве королевских построек, фактическим руководителем Малой академии, государственным секретарем по культуре, будет контролировать работу мастерской гобеленов, участвовать в решении вопросов внешней политики.

Он много читает. На его столе лежат новые книги, все выходящие во Франции журналы. Он обязан просмотреть их, чтобы быть в курсе новейшей литературы. Тут и «Ежедневник нежных душ», и «Листок влюбленных» — сборники романтических историй, принадлежавших перу некоей госпожи Виледье, «Духовная борьба», «Христианский дух», «Святой год» — сочинения разных авторов, номера журнала «Меркурий», «Французской газеты». И Перро все больше заботит засилье античных сюжетов, античных героев, античной морали.

В будущем он начнет решительную борьбу за новую французскую литературу со сторонниками классицизма — сторонниками застывших форм, заданных античной литературой. Но это в будущем. А пока что в Комитете литераторов он закладывает фундамент этой борьбы и внимательно следит за современными авторами — законодателями мод в сегодняшней французской литературе.

Корнель находится в зените своей славы. Он автор двадцати семи пьес, некоторые из которых — «Дон Санчо Арагонский», «Сид», «Медея», «Никомед», «Эдип» и другие — не сходят со сцены. Его преемник Жан Расин, к которому скоро перейдет скипетр короля трагедии, еще молод, но уже поражает изяществом слога. Жан Батист Мольер, десять лет назад стремительно ворвавшийся на сцену, ни на кого не похож: он создает новый жанр — современную французскую комедию. По своему таланту он не имеет предшественников и не будет иметь наследников. Лафонтен ухаживает за будущей королевой Франции госпожой Ментенон, которая пока еще далека от дворца. По временам он дарит ей свою новую басню — и таким образом начинается составление его собрания басен, остающихся образцом тонкого и благородного ума.

Бюсси-Рабютен написал «Любовную историю галлов» — одно из любопытнейших сочинений о любовных интригах той эпохи, за что был отправлен в Бастилию: в книге легко угадывались любовные приключения Людовика XIV. (Но Перро и другие члены Малой академии конечно же не были причастны к его аресту.) Франсуа де Ларошфуко только что издал свои «Мемуары» (1662) — они будут формировать мировоззрение нескольких поколений французов. Мари де Рабютен-Шанталь Севинье издает свои «Письма» — непревзойденный образец изощренности ума, изысканности языка и холодности чувств. Николя Буало-Депрео публикует свои первые «Сатиры» и начинает думать над созданием теории классицизма, горячим сторонником которого он останется всю жизнь.

В свете большинства этих имен имя Шарля Перро не различимо. У него еще все впереди.