Антон Чехов - Письма Чехова к женщинам

Был у меня сегодня художник Якоби. Третьего дня виделся с Максимом Ковалевским – московскою знаменитостью [171] , получил от него приглашение и скоро поеду к нему обедать, на его даче в Beaulieu. Скоро поеду в Монте-Карло играть в рулетку.

Пиши мне, дуся, не ленись. У тебя куча моих писем, у меня же – ни единого. Чем я тебя так прогневал?

Маша уехала?

Сообщи Вишневскому мой адрес, буде он пожелает: 9 rue Gounod, Nice (или Pension Russe, Nice).

Здесь очень кормят. После обеда приходится дремать и ничего не делать, а это нехорошо. Надо будет изменить жизнь, есть поменьше.

Публика у нас в Pension’e русская и притом ужасно скучная, ужасно. И все больше дамы.

Крепко тебя целую и обнимаю мою милую бабусю. Не забывай меня. Вспоминай хоть раз в неделю. Еще раз обнимаю, и еще.

Твой Antoine.

18-е дек. 5 ч. 1900 г., Москва

Прости, что пишу карандашом, милый мой. Я сегодня уложила себя в постель, т. к. боюсь начала бронхита. Был у меня театральный доктор, стукал, слушал, говорит, что сильное катаральное состояние горла, бронхита нет, температура немного повышена. Понять не могу – возможно ли будет играть завтра «Одиноких» и послезавтра «Мертвых». Сейчас опять доктор приедет и тогда должен дать ответ в театр. Там уже беспокойство, Немирович приехал сегодня из Питера и сейчас заезжал, чтоб узнать, как я и что я. Сейчас у меня 37,5, очень больно кашлять. Играть я могла бы, конечно, но что будет потом? Я ведь уже давно чувствую недомогание, три раза у меня были приступы, и я отделывалась, глотая хину. Вчера мне было очень нехорошо, с репетиции приехала домой совсем кислая, даже тебе не писала, не знала, как буду играть вечером «Дядю Ваню». Голос отказывался, но сыграла прилично – 2-ой акт даже по-новому. Вечером сделала себе компресс из скипидара на грудь, выпила чай с ромом, приняла хины и вот сегодня лежу. Ну, однако скучно об этом – мало интересного. Настроение у меня от стужи подавленное, жду конца холодов. Лежу сегодня и читаю, учу роль, и счастлива, что не надо никуда идти. Маша сидела у меня и придет еще вечерком. Она сегодня не уехала, т. к. прибыл поверенный Перфильевой, и она возилась с продажей [172] . Ты ей должен хороший процент дать за хлопоты, слышишь? Купчую будет совершать Коновицер, кот. она дала доверенность, а то ей пришлось бы еще оставаться на неопределенный срок. А она устала, она вообще стала слабенькой, Маша утомляется; у нее такой измученный вид. Она должна ехать в Кучукой, нанимать там человека для Перфильевой и поместить его там. Коновицер был так любезен, что взял на себя хлопоты здесь в Москве.

А почему сегодня нет письма от тебя? Вчера не было, сегодня нет. Хоть бы несколько строк написал. Нарочно не писала утром, все ждала от тебя письма, и вот уже под вечер, а ничего нет. Надувать не хорошо, милый мой.

Ведь из Ниццы еще не имею до сих пор ни строчки. Как устроился, каково здоровье, настроение, что думаешь, как на тебя подействовал переход к теплу? Гуляешь ли, как распределены твои часы, скоро ли начнешь писать? Отчего ты матери не черкнешь хоть несколько слов? Я сдуру с радостью сболтнула, что получила от тебя письмо, а потом почувствовала, что не надо было мне этого говорить. Ей было больно. Ведь ты ей прежде всегда писал, отчего же теперь так относишься невнимательно. Зачем огорчаешь старуху? Она подумает, что ты через меня изменился к ней. Будь с ней помягче, прошу тебя. Ведь она тебя любит, и вы жили всегда хорошо, зачем же перемена? Напишешь ей, дорогой мой? Ну, неловко писать лежа, кончаю. А ты вспоминаешь «Дрезден»? Мечтаешь о весне? Целую тебя, милый, хороший мой, пиши, пиши и люби свою девочку – собаку тож.

26 дек. 1900 г., Ницца

Милая актрисуля, это письмо дойдет к тебе в Новый год; значит с новым годом, с новым счастьем! Целую тебя, если хочешь, тысячу раз и желаю, чтобы исполнилось все, что ты хочешь. И чтобы ты осталась такою же добренькой и славной, какой была до сих пор.

Но, однако, как твое здоровье? Последних два письма, писанных карандашом, меня испугали, и я хоть не стукал твоей селезенки, но побаиваюсь, что у тебя легонький брюшной тиф, а это значило бы, что в театр тебя не пустят по крайней мере с месяц, пьесы мои не будут идти и я вынужден буду играть в рулетку. Но ты здорова? Да? Ну и прекрасно, дуся моя удивительная. Я на тебя надеюсь.

От Маши ни слуху ни духу. Буду писать Средину, пусть напишет хоть два слова, что с матерью.

Здесь, вообрази, вдруг стало холодно, как никогда. Настоящий мороз. В Марселе снегу навалило целые горы, а здесь цветы поблекли в одну ночь, и я хожу в осеннем пальто! В газетах жалобы на необычайный холод. Это отвратительно, боюсь, что впаду в мерлехлюндию. Вчера я был в Ментоне у сестры Немировича; она больна чахоткой, скоро умрет. Ждут Владимира Ивановича и – увы! – Екатерину Ник. Недаром небо такое тусклое, скучное! Придется еще послушать этот смех… Актрисочка милая, я тебя обнимаю и целую; но если и ты отвыкнешь от меня и перестанешь писать, тогда уеду в Австралию или куда-нибудь далеко. Мне никто не пишет, кроме тебя одной! Я забыт. Кланяйся дяде Саше и Ник. Ник. Целую тебя нежно.

Твой Antoine

27 дек./8 янв. 1900 г., Москва

Я тебя не понимаю, Антон! Меня тревожит мысль, что ты не получаешь моих писем, я не могу понять, что сие значит, посылаю телеграмму, а ты хоть бы одним словом ответил, получил ли хоть одно мое письмо. Подумай: в последнем письме ты пишешь, что не получал от меня ничего и сам не будешь писать, и с тех пор я не имею ни одного письма – значит, ты все сидишь без моих писем, или как прикажешь понять все это?

Я отправила тебе 10 писем, как сообщала в телеграмме. Ты теперь, значит, в Monte Carlo, как видно из твоей телеграммы? Играешь в рулетку? Или нет? Просто наблюдаешь за страстями бедных людей?

Я вчера первый раз играла «Дядю Ваню», сегодня играю «Одиноких», а завтра иду на репетицию «Сестер».

Соленый у Громова не выходит, как говорят, будто бы будет играть Санин. Вишневский лучше всех, и остальных хвалят. Мейерхольда не особенно, Артем еще не совсем попал в тон. Пишу с чужих слов, я сама не видела.

Праздник встретила так себе. Долго болтала с Лев Ант. о ссыльных, о их жизни, о смертной казни, – хорошо говорили. Потом зажгли елку, но все кисли, не клеилось. Я мыслями отсутствовала совершенно, да и не совсем хорошо себя чувствовала. В первый день, кот. провела дома и очень тихо, выехала немножко покататься. Я все еще кашляю и голос очаровательный. Скорее бы проходили праздники! Как раз в Новый год получишь мое письмо.

С Новым годом, милый! Я знаю, чего я тебе и себе желаю, а ты чуешь?

Ну, больше не хочу писать, немного обижена на тебя за телеграмму (если это ответ на мою). Не буду писать, пока не получу от тебя известия, что ты имеешь мои письма.

Читать дальше