Ольга Голубева-Терес - Страницы из летной книжки

— Вот гады! — запальчиво говорю я летчице. — Огрызаются еще...

Мы очень молоды и потому, наверное, охотно, чуточку бравируя, играем со смертью. Ведь молодым не верится, что смерть может коснуться их... даже сейчас, когда она уже начала заглядывать в глаза.

Нина маневрирует, бросает самолет по высоте и курсу. Трассы остаются позади. Наша задача бомбить отступающие войска, танки, машины. Но на указанном шоссе мы ничего не видим. Их надо разыскать. Мы становимся похожи на гончую, принюхивающуюся к следу убежавшего и притаившегося где-то неподалеку матерого зверя. Ведь только час назад это шоссе кишело техникой, вот по этой самой дороге шли войска. Об этом докладывали разведчики.

Прошли над дорогой в ту и другую сторону. Нет колонны! Обшарили все лесочки, перелески и населенные пункты в радиусе 30 километров. Вот-вот подойдут другие экипажи полка, а мы, посланные найти противника и осветить его, не можем навести их на цель. Хоть плачь с досады или выпрыгивай и ищи колонну, опрашивая местных жителей.

Я продолжаю вглядываться в темноту.

— Ну что, штурман? Где танки? — раздается в наушниках недовольный голос Ульяненко.

— Где-то здесь, внизу.

— Это и я знаю, что внизу. А ты покажи где.

— Искусно замаскировались...

— Думай! Ищи, штурман!

Я искала, думала, швыряла светящиеся бомбы. И вдруг увидела в стороне от полевой дороги в поле много черных пятен.

— Может, копны? — спрашиваю у Нины.

— А вчера они тут были?

— Нет, — говорю, — не были. А что, если пострелять? Загорится, хорошо вокруг видно будет.

Я удобнее поворачиваюсь к ШКАСу и пускаю трассу зажигательными. Копна загорелась, и вдруг...

— Что это? Она поползла!

— Ага! Вот вы где, гады!

Срочно меняю все расчеты. Направление дороги иное, в направление ветра относительно этой дороги тоже не то. Значит, заход на бомбометание иной. Ох, как тут надо быстро соображать! Даю боевой курс... Внизу взрываются наши бомбы, и разгорается пожар, а мы спешим домой за очередным грузом.

К цели подходят другие экипажи. С интервалом в две минуты сыплются на врага бомбы с хрупких По-2. Двести килограммов, через две минуты — снова двести... И так вылет за вылетом до утра.

Механик уже проворачивал винт, провожая нас в очередной полет, когда подошла заместитель командира полка Амосова и сказала:

— Поздравляю тебя с днем рождения!

— Спасибо.

— Чем же порадовать нашу именинницу?

— О пирогах она мечтает, — сказала Ульяненко.

— Детсад... — засмеялась Амосова. — Не о пирогах надо думать. Разбей-ка вот эту переправу, — сказала она, ткнув пальцем в карту. — Вот тогда настоящий праздник получится, с фейерверком. Ну, действуйте!

Разбить с ходу переправу — это все равно что из пистолета в нитку попасть. Вероятность попадания ничтожнейшая. Бывало, несколько ночей подряд гвоздим бомбами какой-нибудь мостик, а он хоть бы что, стоит, и все тут. Правда, если целились не в середину моста, а в стык его с берегом, то хоть бомбы даром не пропадали. Они разрушали подступы, создавали на дороге пробки, сжигали, разбивали вражескую технику, убивали фашистов. Но главная-то задача — взорвать переправу. Я понимаю трудность задания, но тем не менее бодро отвечаю:

— Будет сделано, товарищ командир! Разрешите только пристреляться. Дважды зайти.

— Нет, — отрубила Амосова.

«Ничего себе день рождения, — подумала я. — Вместо цветов, платья или торта — громи, круши фашистскую переправу».

— Ничего, Лелька, не огорчайся, — утешила Нина, — разобьем...

Но переправу мы не взорвали. Ее удалось взорвать экипажу комэска Смирновой, шедшему за нами. Получилось так, что я сбросила бомбы с недолетом. Штурман эскадрильи Дуся Пасько учла недолет и положила бомбы точнехонько. Она прекрасный штурман. Мне с ней тягаться трудно: у нее за плечами три курса мехмата МГУ, штурманские шестимесячные курсы и летает она с начала сорок второго года. А у меня десятилетка да заочный курс по штурманской подготовке. К тому же скороспелый.

Возвращаемся домой. Ночь лунная, небо звездное, чистое. Я до рези в глазах всматриваюсь в колючий свет звезд. Именно среди них могут появиться движущиеся точки выхлопных огней самолета противника. Ночь беззвучная, будто завороженная прозрачным, угасающим светом луны. Меня одолевает сонливость, а надо быть начеку. «Хоть бы все обошлось. Хоть бы...» Мысль обрывается на полуслове. Я отчетливо вижу силуэт самолета. Он догоняет нас.

— Фриц! — кричу Нине.

Летчица убирает газ, меняет курс: нам несподручно с ним драться: ни скорости, ни брони, ни пушек. Неужели заметит? Нет, немец, обогнав нас, уходит на юг. Сердце грохочет так, что удивительно, как его ударов не услышал немецкий летчик.

С четвертого вылета возвращаемся на рассвете. Дымка становится все гуще. Видимость ухудшается. Страсть как хочется спать. А мотор гудит так ровно и убаюкивающе, словно поет колыбельную песню. Так и тянет положить голову на борт кабины и вздремнуть.

На самолетной стоянке нас музыкой встречает Данилова. Сидит на чехлах и играет что-то залихватское. Все вместе отправляемся в столовую.

— Имениннице дорогу! — подталкивает меня вперед Ульяненко.

— Не-ет, — протестую, — кончился мой праздник, над целью встретила я свой день рождения.

— Вот мы и отметим все сразу: и твой праздник, и удачную боевую ночь, — не унимается Нина.

Она легонько вталкивает меня в помещение, и я раскрываю рот от удивления: на столах настоящие пирожные! Я забыла их вкус, запах, их вид. А тут... такое великолепие!

— Спасибо дяде Толе, повару, скажешь, — смеется командир. — Это он придумал, лишив нас масла.

Девчата смеются при словах «дядя... повар»: нашему шеф-повару всего 24 года.

Я смотрю на подруг, и мне не верится, что они всю ночь летали на бомбежку, в огонь. Они мне кажутся очень бодрыми, как будто и не было напряженной работы. Поют...

Нинка заиграла танго «Брызги шампанского». Закрываю глаза и ясно вижу ребят из нашего 10-го «Б» класса. Это танго мы танцевали на выпускном вечере, за несколько дней до начала войны. А теперь... Сколько их в живых осталось?

— Станцуем, именинница? — позвала Алцыбеева.

— С ума сошли!.. — С этими словами в столовую вошла адъютант эскадрильи Ася Шарова. — Над целью не натанцевались?

— Действительно... — протянула Худякова. — По-ра спа-ать. — И сладко потянулась.

Еле волоча ноги от усталости, я бреду в общежитие. Уже совсем светло. День, а мы должны спать. Забравшись в спальный мешок, я мгновенно куда-то погружаюсь, меня швыряет в тот, другой, мир. А потом подходит время — пора вставать. Встаем. Одеваемся. Обедаем. Идем в штаб. Получаем задание. Едем к самолетам. Взлетаем в ночь. Взлетаем в ад... И снова, и снова...