Беатрикс Шиферер - Женщины Вены в европейской культуре

В Брюнне, как впоследствии и в Вене, семья пользуется покровительством опекуна Берты, старого друга отца, ландграфа Фридриха Фюрстенберга. Он служил в той же должности, что и Кинский, хотя и был на двадцать пять лет моложе. В качестве ментора он весьма тесно общался с Софией Вильгельминой и, если бы они были ровней, вероятно, женился бы на ней. Точно так же, как мать и дети страдали от проклятия недостаточной высокородности при жизни отца, это обстоятельство препятствовало и новому браку. Несправедливость судьбы Берта с душевной болью познала в ранние годы, и у нее развилось резко амбивалентное отношение к дворянской знати. Презрение к людям ее сословия мучило ее всю жизнь, хотя, может быть, она и не признавалась в этом. Ее желание во что бы то ни стало быть признанной, равной по положению дворянам, и усилия высвободиться из пут системы, несостоятельность которой становилась все более очевидной, шли рука об руку, поэтому захватившая ее позднее с такой силой социальная и политическая ангажированность явилась своего рода решением мучительной дилеммы.

На этот счет она замечает:

«…Австрийского дворянина… меньше всего занимает современность. В отличие от английского пэра он не рекрутируется из буржуазии. Наши верхние десять тысяч скорее каста, нежели класс. Голубизна крови для них — догмат веры. Пропасть пролегла между ними и средним сословием. А оно-то и совершает работу — физическую или умственную, — а поскольку всякий прогресс в культуре есть только результат труда, то очевидно, что идеи, движущие историю, исходят от третьего сословия. Что же касается живущих на другом берегу десяти тысяч, то всякая мысль доходит до них как нечто туманное, однако заведомо неприемлемое и потому грозное, как шум прибоя» [39] bei Brigitte Hamann: Bertha von Suttner, Ein Leben für den Frieden. München 1986, S. 14. .

В целом, как она считает, в мире аристократии господствует «блаженное неведение обо всем, что движет вперед жизнь века». «…Английскую аристократию я нашла гордой, французскую — тщеславной, австрийскую — высокомерной…» [40] bei Beatrix Kampf: Bertha von Suttner, Schriftstellerin-Politikerin-Pazifistin. München 1987, S. 15.

Все же отсутствие доступа ко двору избавило Берту от неизбежной в противном случае монастырской школы и позволило получить прогрессивное по тем временам воспитание с помощью гувернанток, которые учат ее английскому, французскому и итальянскому. С детских лет она увлекается литературой и охотно читает книги по всем областям знания.

«…Вообще, насколько я себя помню, всегда, при всех обстоятельствах и в любой ситуации я вела как бы две жизни — свою собственную и познанную из книг, то есть достояние моей памяти обогащалось событиями и пережитыми, и описанными; знакомые из моего окружения пополнялись героями моих авторов… Эти герои были моими духовными знакомцами, в чьей компании я вела счастливое, отрешенное от событий жизни, двойное существование, при котором душа моя блаженно ширилась… а главное, я понятия не имела о том, что социальные обстоятельства нуждаются в изменении и что этому может способствовать человек, обладающий научным знанием…» [41] bei Hamann, Bertha…‚ S. 26.

В реальной же плоскости цели ставились не столь далекие: прежде всего для Берты нужно было подобрать хорошую партию, что оказалось делом непростым. Под предлогом длительного лечения ее стали часто возить по самым разным курортам; там мать и тетка имели возможность ублажать свою театральную страсть. Старательно отслеживались подходящие мужчины, и разнообразные знакомства подготавливали Берту к «дебюту» в обществе. Сама же она воспринимала эти затеи как нечто утомительное, а часто даже как унижение.

«…Сколько драгоценного времени, душевной энергии расточали тогда женщины, чтобы достичь цели, вознаграждающей за все: быть красивой или хотя бы казаться таковой! Туалет превращался в целый культ… Культ, который, подобно ненасытному Молоху, пожирал и пускал по ветру бесчисленные состояния, ему приносились в жертву здоровье и честь… все, чем привык человек гордиться: звание, имя, репутация, положение в обществе — все это женщина могла обрести лишь через посредство мужчины, соизволившего выбрать ее в супруги. Поскольку красота ценилась прежде всего за то, что давала наибольшие шансы завоевать мужчину, вполне понятно, что женщина делала красоту предметом такой же гордости, каковую мужчина испытывал за те свои качества и заслуги, которые могли помочь ему добиться звания и престижа… Да, желание понравиться было горьким упреком для тех, кого принуждали нравиться…» [42] bei Hamann, Bertha…‚S. 21 f.

«…И вот мне пришлось пережить, так сказать, выход в свет. Возможно, мое имя позволило бы мне быть вхожей в высшее общество, поскольку нет, наверно, ни одного австрийского аристократического семейства, с которым мы не были бы в близком или дальнем родстве. Но надо плохо знать высшее дворянство, чтобы считать имя и родство пропуском в его общество. Тут важно (в годы моей юности особенно, сейчас, может быть, в меньшей степени) прежде всего иметь в роду не менее шестнадцати знатных предков, то есть иметь доступ ко двору. Мы этим похвастаться не могли, моя мать не принадлежала к „родовитым“, кроме того, средства наши были весьма скромными. Таким образом, высший круг венского общества, именовавший себя „Societe“, оставался для нас закрытым. Это уязвляло меня…» [43] bei Marianne Wintersteiner: Die Baronin, Bertha von Suttner, Erzählende Biographie. Irdning/Steiermark 1984‚ S. 63.

Любовная сторона ее юной жизни сама по себе заслуживает подробного разговора, так как Берта придавала большое значение своему выходу на светскую сцену. Одному из своих друзей, выразившему неодобрение по поводу соответствующей главы ее автобиографии, Берта отвечает:

«Ваше право быть недовольным тем, что написано в первой части. Однако это — правда. Такая уж безвкусная, мишурная, мелкая была у меня юность. Ей сопутствовали столь неизящные вещи, как курортные „гастроли“, помолвки ради денег. Мне бы не следовало рассказывать об этом, но за письменным столом мною владело неодолимое чувство: быть правдивой, совершенно правдивой! Только в этом исток поучительного осмысления…» [44] bei Hamann, Bertha…‚ S. 39.

Череда «помолвок ради денег» начинается с обручения восемнадцатилетней Берты с младшим братом Генриха Гейне, толстосумом и газетным бароном Густавом фон Гейне-Гельдерном. Столкнувшись с физической реальностью (поцелуй человека, который на двадцать четыре года старше), Берта обрывает эту связь.

Второе обручение состоялось в Париже. Кинские — Берте к тому времени уже исполнилось двадцать пять — познакомились с одним австралийцем и его восемнадцатилетним сыном, который, по слухам, был сказочно богат. Никаких чувств к нему Берта не испытывает. Но немыслимое богатство (в ответ на приглашение австралийцев выбрать любой из имеющихся особняков в качестве будущего владения молодой пары Берта предлагает очень приличный отель) и настойчивые увещевания старой подруги Кинских, которая, должно быть, играла немаловажную роль в жизни Берты — мингрельской княгини Екатерины Дадиани и ее дочери принцессы Мюрат, — все это склонило к согласию на обручение. Когда же в доме Мюрат все было готово к торжественному обряду, юный любовник куда-то запропастился, а богатство австралийца оказалось химерой.