Милош Кратохвил - Ян Гус

В другом письме он одобрял решение пана Яна из Хлума уйти с королевской службы: «Пан Ян, оставьте же службу королям смертным и со своею женой и детьми пребывайте дома в служении Богу. Вы ведь видите, как вертится колесо мирской суеты — одного вознося, другого пригибая к земле; а высоко поднятому на краткий лишь миг дает оно радость, за которой следует в огне и тьме наказание вечное».

Смещение Иоанна XXIII Гус сопроводил словами: «Теперь уже известно вам поведение духовных, называющих себя истинными и несомненными наместниками Христа и его апостолов, именующих себя святой церковью и святейшим собором, который не может заблуждаться, хотя заблуждался! Ибо раньше Иоанну XXIII кланялись коленопреклоненно, ноги ему целовали и святейшим звали, хотя ведомо им было, что — мерзкий убийца, содомит, симонист и еретик, как записали они при его осуждении».

Передавая в своих письмах приветы, Гус всегда боялся, как бы кого-нибудь не забыть: «Приветствуйте всех друзей, коих не могу перечислить, а если бы одних назвал, а других нет, те, которых не назвал бы, не подумали бы, что не помню о них или не люблю их». Не только для себя, но ради поддержки всех своих верных снова и снова приводил Гус слова Христа: «Благословенны будете, когда люди будут ненавидеть вас, и изгонят вас, и поносить будут, и извергнут имя ваше как злое для Сына человека».

И нет ни одного письма друзьям в Чехии, где бы он не просил их «не бояться и не устрашиться… Помня об этом, стойте крепко!»

Письмо за письмом рисует облик магистра Яна, и даже эти несколько случайно выбранных фраз указывают, сколь цельным, твердым и последовательным человеком был Гус; в самых разных обстоятельствах характер его проявлялся всегда под одним и тем же знаком: под знаком глубокой правдивости и великой, чистой моральной силы.

В длинном письме от 24 июня с небывалой силой зазвучал несломленный дух борца: «Ну, отвечайте, проповедники, учащие, будто папа есть Бог земной, будто он не может грешить, не может впадать в грех симонии, как говорят юристы, будто папа есть глава всей церкви святой, ею же правит достойно он весьма и духовно питает ее, будто он — прибежище для каждого христианина. И се — уже снята сия глава, связан Бог земной, обличен во грехах и отвержен, дабы никто к нему не прибегал. Собор поносил его как еретика и в том винил, что продавал он индульгенции, епископства и прочие прибыльные должности, а осудили его те, из коих многие у него же покупали… Был среди них и Ян, епископ литомышльский, который дважды торговал архиепископство пражское, да другие его перекупили… О, если бы Господь Иисус сказал в собрании сем: «Кто из вас без греха симонии, тот пусть обличает папу!» Думается мне, что выбежали бы один за другим…» А в письме, написанном двумя днями позже, Гус еще раз возвращается к характеристике собора: «Поелику же в беспорядке таковом проходил собор, сотворивший больше зла, чем добра, — вы, верные и Богу милые христиане, не приходите в ужас от решений их, которые, уповаю на Бога, не пойдут им впрок. Разлетятся они мотылькам подобно, а решения их будут — паутина. Так хотели они запугать меня — и не могли Божью силу во мне одолеть… Пишу вам это, дабы знали вы: никакие писания их и доводы не одолели меня, хотя и хитростью пытались и угрозами заставить меня отречься и в том ложную клятву принести. Но милостивый Бог, закон которого я славил, был со мною и, надеюсь, будет до конца. Писано в тюрьме, в оковах, в ожидании смерти».

А время текло над крышами тюрьмы, и с каждым днем приближался конец.

День 1 июля 1415 года стал днем, когда Гус, наконец, прекратил непрерывные попытки собора и соборных отцов склонить его к отречению. Этим днем датировано послание, которое он направил церковному собранию: «Я, Ян Гус, в уповании священник Иисуса Христа, боясь оскорбить Бога и боясь впасть во грех клятвопреступления, не хочу отречься ни в целом, ни поодиночке от артикулов, кои приводили против меня лжесвидетели, ибо я — видит Бог, — я таких артикулов не проповедовал и не придерживался. Далее: что касается отрывков из моих сочинений, хотя бы тех, которые были приведены правильно, говорю: если какой-либо из них ложен (но ложность его следует, конечно, доказать с помощью Писания), то я от сего отрекаюсь. Боясь, однако, оскорбить правду и говорить против мнения святых праведников, я не хочу отрекаться ото всего огульно… Говорю сие и пишу свободно и добровольно. Писано собственной моей рукой, дня первого июля».

Тем самым Гус бесповоротно решил свою судьбу. Теперь, отрезав себе путь к отступлению, он ожидал уже только физической расправы.

Тем не менее, к великому его удивлению, кардиналы предприняли еще одну попытку и снова воспользовались для этого всем своим ослепительным могуществом: 5 июля Гуса опять вызвали в монастырскую трапезную, где собрались представители собора, и там прочитали ему формулу отречения, составленную кардиналом Забарелла. Этот проект был верхом уступчивости, какую только мог проявить собор по отношению к Гусу. Вместе с тем он красноречиво свидетельствовал о том, как неприятно было для церкви сознавать, что, осуждая Яна Гуса, она делает из еретика мученика. Проект отречения полностью согласовался с тем, что сказал Гусу Сигизмунд во время июньского «слушания». Гус должен был поклясться, что не защищает и не будет защищать еретические положения, и от него вовсе не требовали признания в том, что он придерживался их ранее. Гус правильно заключил, что даже такой текст все же содержит признание в том, что произносящий его осознает теперь свои прежние еретические заблуждения. И в ответ Гус лишь еще раз сослался на свое послание от 1 июля и заявил, что не изменил своей точки зрения. «И остановились на том, чтобы его все-таки сжечь, не дав ему никакого поучения из Священного Писания, как он об этом просил».

Сигизмунд тоже попытал еще раз счастья. Он послал к Гусу в камеру четырех епископов вместе с панами Яном из Хлума и Вацлавом из Дубы. Король рассчитывал главным образом на то, что чешские паны сумеют найти способ уговорить Гуса отречься, тем более что именно они так близко принимали к сердцу судьбу магистра. Хлум и Вацлав из Дубы, правда, охотно согласились отправиться к Гусу — это давало им возможность лишний раз свидеться с любимым другом, но они не позволили злоупотреблять своей привязанностью к нему, как бы ни стремились к спасению жизни Гуса. Пан Ян из Хлума обратился к Гусу мужественно и открыто: «Магистр Ян, мы миряне и не слишком-то учены; но если ты чувствуешь себя на неверном пути и виновным хоть в немногом из того, в чем обвиняет тебя этот собор, не стыдись отступиться и отречься от этого. Если же твоя совесть говорит тебе, что ты не повинен в этом, не делай ничего :против совести, не солги пред лицом Божьим, но лучше до смерти стой за ту правду, которую познал ты из закона Божьего». И Гус, заплакав, смиренно отвечал: «Пан Ян, знай твердо — если б было мне ведомо, что я когда-нибудь что-либо еретическое писал, учил или проповедовал против закона Божьего и святой церкви, я был бы готов с покорностью отречься от этого, Бог свидетель! И я все еще прошу их дать мне более правильные выводы и поучения из Писания. Если покажут они мне лучшее Писание (лучший вывод из библии), чем тот, которому я учил, о котором писал и проповедовал, — и я всем сердцем отрекусь». Едва он договорил, один из епископов спросил его: «Неужели ты мнишь себя мудрее всего собора?» И магистр Ян ответил: «Я не мню себя мудрее, но дайте мне самого малого из собора сего, дабы наставил и поучил меня лучшими и более непоколебимыми выводами из Священного Писания, и я готов тотчас отречься».