Иван Пстыго - На боевом курсе

Настроение личного состава полка особенно поднялось, когда мы узнали, что за отличные боевые действия наш полк был награжден орденом Красного Знамени. Теперь он стал именоваться - 893-й Витебский Краснознаменный штурмовой авиационный полк.

А наши войска в результате напряженных боев 27 июля 1944 года освободили крупный горд и узел железных дорог - Шяуляй. Противник собрал силы и нанес контрудар - хотел вернуть город. Сложилась очень напряженная обстановка. Тогда наземным войскам была поставлена задача: ликвидировать этот контрудар противника. Три воздушные армии - 1-я, 3-я и 15-я участвовали в эти дни в боевой работе - наносили мощные удары. Никогда, ни до того, ни после этого, я не видел в воздухе одновременно на узком участке фронта, в ограниченном районе, такого огромного количества самолетов.

Боевые действия по целям строились в три эшелона. Сверху, на высоте 2500-3000 метров, шли бомбардировщики. На эшелоне 1500 метров тоже бомбардировщики, а ниже, вплоть до бреющего полета, - массы штурмовиков. Дело дошло до того, что моему заместителю майору Кириевскому, водившему основные силы полка, попала с верхнего эшелона бомба АО-25. Угодила она в левое крыло, недалеко от кабины, и застряла между кабиной и гандолой шасси. Ветрянка взрывателя бомбы, к счастью, не успела отвернуться. Взрыватель не сработал, и Кириевский привез ее на аэродром. Извлечь эту бомбу из крыла самолета и обезопасить ее для наших полковых оружейников труда не составило. Самолет вскоре отремонтировали, и он продолжал летать.

Случай же, конечно, редкий, удивительный. На вопрос, как себя чувствовал, увидев бомбу в крыле, Кириевский отвечал: "А я отклонялся в кабине в сторону от бомбы и закрывался рукой в перчатке - на случай взрыва..." Летчики - народ веселый. Много добрых шуток было вокруг того боевого эпизода.

Спустя годы в Военной академии Генерального штаба на одном из экзаменов мне попался вопрос о Шауляйской операции. Я, конечно, знал его хорошо и ответил обстоятельно. Контрудар противника тогда, конечно, был сорван. А мне же из той операции почему то запомнился такой боевой эпизод.

Как-то мы вылетели на свободный поиск противника. Шли вдоль Немана. Вдруг, вижу, по реке идет пароход-тягач и тянет за собой две большие баржи. Что было в баржах мы не знали, опыта работы по водным целям у нас не было, но летчики сообразили, что это по сути обычная тихоходная цель. Атаковали ее несколько раз. Ударили бомбами, затем эрэсами, наконец огнем из пулеметов и пушек. Баржи плавно начали крениться, задрали носы к небу и затонули.

Это были наши последние полеты на 3-м Белорусском фронте. Вскоре мы приступили к подготовке перелета полка на другой фронт.

Я гордился и горжусь, что довелось участвовать в освобождении Белоруссии многострадальной земли героического народа. Раньше- то мне не приходилось бывать на родине моих предков. Наша местность долгие годы находилась под властью панской Польши. Перелетая с 3-го Белорусского на 1-й Украинский фронт, путь нашего полка проходил совершенно случайно через эти места. Я легко нашел деревни Хвалово и Криницу Пружанского района Гродненской губернии, заложил вираж и невольно подумал об отце: как бы удивился он, узнав, что его сын все-таки повидал землю пращуров...

Осень 1944 года шла тщательная подготовка к Висло-Одерской операции. Наш полк, как и другие авиаполки, получили пополнение и людьми и самолетами. Эскадрильи стали полностью укомплектованными, появились даже запасные летчики.

Я, как обычно, много летал - совершенствовал свое боевое мастерство, учил других, проверял боеготовность каждого летчика.

Читатель, надеюсь, помнит мою встречу с генералом Красовским в 1942 году. Наши военные дороги снова сошлись: 3-й штурмовой корпус РВГК подчинен 2-й воздушной армии, которой и командовал Степан Акимович. Мы уже знали по опыту: когда усиливают кого-то корпусами РВГК, значит, жди здесь развития активных боевых действий.

Однажды я взлетел с группой молодых летчиков, чтобы принять у них зачет на допуск к боевым полетам. Полигон мы организовали и оборудовали сами с помощью батальона аэродромного обслуживания неподалеку от аэродрома. И вот к концу работы на полигоне мне передают по радио:

- Гарпун! Идите на посадку. Небольшая заминка: начальство приехало. Очень высокое...

Я собрал группу, с шиком прошли мы над аэродромом. А после посадки я как был в шлемофоне, так и представился Красовскому, который явился к нам неожиданно, в окружении командования корпуса и командования дивизии.

Красовский пристально посмотрел на меня, потом спрашивает:

- Соловей-разбойник? - И, словно в подтверждение своей загадки, повторил: - Соловей - разбойник.

Я понял, что он узнал меня - вспомнил Елец, лето 1942 года...

Так оно и было . Красовский повернулся к командирам, сопровождавшим его, и говорит:

- Этот соловей-разбойник летом 1942 года украл у меня четыре Ил-2!..

Честно говоря, я приготовился к неприятностям. Всякие ведь бывают люди. А что, если Красовский мстительный? Но вот командарм спрашивает моих начальников:

- Как Пстыго воюет? Как полком командует?

Командир корпуса отвечает:

- Хорошо командует полком. Хорошо и воюет.

Командир дивизии подтвердил это. Красовский тогда и говорит:

- Такие разбойники всегда хорошо воюют. А как командует полком посмотрим, что из себя представляет полк. - И повернувшись ко мне, произнес: Ну, здравствуй, Пстыго. Рад тебя видеть живым и здоровым. Оценку тебе даю хорошую. - И командарм крепко и тепло пожал мне руку. Я понял, что гроза миновала.

Обстоятельно побеседовав с командирами эскадрилий и летчиками, Красовский убыл. Мы поняли, что на большее пребывание в полку у командарма нет времени.

А меня военная жизнь еще на раз сводила со Степаном Акимовичем. И после войны, командуя отрядом, авиационной группой, я был в подчинении Красовского. А на Дальнем Востоке мы крепко и навсегда подружились. Маршала авиации Красовского уже нет в живых. Но память о нем в моем сердце будет храниться до конца моих дней...

За время почти непрерывных летнего и осеннего наступлений тылы растянулись, требовалось пополнение людьми, техникой, боеприпасами - всем тем многим и разнообразным, что необходимо для боя и жизни на войне, - и в этой вот обстановке наши войска перешли к обороне.

Немецкое командование, собрав резервы, бросило их тогда против второго фронта - англо-американских войск в Арденах. Не так уж и силен был тот удар, но союзники встревожились. Известно, что Черчилль прислал очень тревожную телеграмму Сталину. Верность союзническому долгу, желание быстрее закончить войну привела нас к тому, что наступление мы начали значительно раньше намечаемых сроков.