Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

Кирххорст, 9 ноября 1944

В полночь тревога и следом, пока «облачали детей», четыре с грохотом разорвавшиеся бомбы. В половине четвертого действо повторилось; после отбоя последовал взрыв мин с часовым механизмом. В саду моросил дождь, а над кварталами старого Ганновера в дымном воздухе полыхало красное зарево.

Во время тревоги, как и во время налетов и оборонительного огня, еще царит относительный порядок, но едва послышится свист первых бомб, все, кое-как одевшись, устремляются в убежище. Детей опекают и здесь; забота предназначена прежде всего им.

Кирххорст, 10 ноября 1944

Среди почты открытка от Эрнстеля; в качестве гренадера танковых войск он направляется в Италию. Кроме того, письмо от Рут Шпейдель, — из него, к нашей великой радости, мы узнали, что генерал еще жив. О нем и об Эрнстеле я думаю теперь каждый вечер и каждое утро.

Только что — сейчас 9 часов вечера — был налет, на западе окрасивший мокрое от дождя небо пожарами и мощными взрывами. Поблизости тоже упала бомба; воздушная волна раздробила одно из треснувших окон моего кабинета и фонарь над входной дверью.

Чтение: «Основы экологии китайских рептилий» Мелля. У некоторых морских змей с весловидными хвостами функционирует только один из яичников, другой выталкивает незрелые яйца. Это дает возможность избежать слишком сильных неудобств при плавании в период вынашивания детенышей и полностью сохраняет охотничью форму в период наивысшей потребности в пище. У некоторых видов десны, по-видимому, пригодны к приему кислорода и тем самым приспособлены для дыхания. При долгих глубинных переходах они заменяют легкие, подобно кислородным баллонам на подводных лодках. Удостоверены отдельные случаи, когда змеи нападают на людей: одна китаянка, косившая траву на острове близ Гонконга, положила своего ребенка на землю, где его проглотил внезапно выползший из кустов питон, — любая помощь была бы здесь бесполезна. Правда, на грудных младенцев, оставленных без присмотра, животные, даже муравьи, нападают всегда.

Здесь я также прочитал, как незадолго перед тем в книге Сашо о Цейлоне, что в каждой богатой змеями местности живут люди, обладающие исключительной способностью обращения с этими животными. В этом проявляется какое-то особое сродство. Думаю, при нападении таких ловцов змея испытывает некое безразличие или даже симпатию, что обычно происходит, когда к ней прикасается особь одного с ней вида.

Книга мне нравится, ибо в основе ее лежит страсть наблюдателя над животным миром, восторг встречи с магическими и тотемистскими явлениями, без которого всякая зоология тут же становится сухим нагромождением фактов.

В связи с этим снова размышлял о дарвинизме. Главная его слабость заключается в недостатке метафизики. Если посмотреть методологически, то это выражается в том, что доминирующей становится здесь одна из простых форм созерцания, а именно — время.

В противовес этому следует признать, что животные в их отношении к окружающему миру и друг к другу похожи на клубок, многообразно связанный и сплетенный. Изобилие требует не столько хронологического, сколько синоптического взгляда. Мощная одновременность, соположенность и совмещенность разрешаются дарвинизмом в последовательности — клубок наматывается на катушку. Тем самым теряется величие, свойственное творению, чудо первоначального прыжка, прорастающее мгновенно или в могучих циклах и зонах, подобно седмице Моисея, космографической иерархии Гесиода или китайской натурфилософии.

В теологическом аспекте воззрения Ламарка значительней. Вместе с тем можно было предвидеть, что триумфа удостоится механистическая теория. Кроме того, начиная с определенной временной точки отбор совершается с оглядкой на великие возможности разрушения.

Кирххорст, 11 ноября 1944

Записав события вчерашнего вечера, читал «Совиновных», где Гёте удачно обрисовал атмосферу маленькой гостиницы. Но концовка срезана, и раздражает, что Софи осталась в руках этого гадкого Зеллера. На что можно возразить: мораль заключена в названии.

После полуночи, а ночь выдалась звездная, второй налет с участием множества самолетов. Один, как насекомое, был пронзен светом прожекторов и парил в нем, осыпаемый ударами, похожими на красные искры, разлетающиеся по наковальне. Присутствие детей смягчало происходящее, придавало ему более гуманный характер, — я это знал еще по опыту бункеров первой мировой войны. Перпетуя держит малыша на коленях, низко наклоняется над ним, как-то умудряясь охватить его еще и плечами, чтобы никакая беда, если и настигнет ее, его не коснулась. Это — поза Ниобеи перед Аполлоном.

Потом заснул и видел сны о животных. В некоем орнитологическом кабинете я погрузился в созерцание птиц, среди которых был большой пятнистый дубонос. Удивился, что пятнистость переходила и на клюв, и задумался о причинах. Потом была яванская сорока, копия нашей. Отчего же тогда яванская? — ах да, у нее на манер некоторых райских птиц было красное пушистое утолщение под веерообразным хвостом.

Кирххорст, 12 ноября 1944

Воздушные тревоги часто вырывают нас из глубокого сна. При этом я не в первый раз замечаю, что существуют совершенно неизвестные области сновидений, глубинные морские бездны, в которые не попадает ни единый луч света. И подобно тому как случайно попавшие в сети создания ведут себя по отношению к воздуху и солнцу, так в единый миг изменяется плазма глубокого сна относительно сознания. В ее пряже остается всего лишь несколько ворсинок. Мы погружаемся в непостижные безглазые глубины, в плаценту образов.

Кирххорст, 14 ноября 1944

Ночь, ничем не потревоженная. Читал: Гёте, «Внебрачная дочь», искусный холодный фейерверк, схожий с творением на прометеевой ступени. Именно высокий уровень ремесла свидетельствует о даровании.

Читал также неопубликованные биографии Планка и Лауэ, которые мне прислал берлинский антиквар Кайпер и которые я собираюсь передать брату Физикусу. На этих высших ступенях физических открытий отношение к окружающему миру снова становится простым, инстинктивным, — оптическое, математическое, волнообразное, кристаллографическое чувство пронизывает тело, подобно флюиду. Наука не может вести ни в какие иные области, кроме тех, что глубоко запрятаны в нас самих. Что бы ни открывали с помощью телескопов и микроскопов — мы внутри себя знали это давно. Нам тяжело хранить обломки погребенных в нас дворцов.

Среди вчерашней почты письмо от Герхарда Гюнтера, с отрывками из дневников его сына, погибшего в Южных Карпатах. Наряду с молитвами, медитациями и местами из Писания там есть заметки и к моим сочинениям, которые он внимательно прочел.