Сергей Кисин - Деникин. Единая и неделимая

Покровский закусил губу, но пошел на попятную. Договорились на следующий день войскам соединиться в станице Калужской, где уже и решить вопрос о подчинении окончательно, наступая на Новодмитриевскую.

15 марта стало этапной вехой в истории Белого движения, превратив 1-й Кубанский поход в легенду. В этот день армия сражалась не только с врагами, но и с природой. Типичной для этого времени года и этого климата.

Первые признаки весны сменились резким циклоном. С ночи лил нескончаемый дождь, сменившийся мокрым снегом. По воспоминаниям Деникина: «Армия шла по сплошным пространствам воды и жидкой грязи — по дорогам и без дорог — заплывших и пропадавших в густом тумане, стлавшемся над землею. Холодная вода пропитывала насквозь все платье, текла острыми, пронизывающими струйками за воротник. Люди шли медленно, вздрагивая, от холода и тяжело волоча ноги в разбухших, налитых водою сапогах. К полудню пошли густые хлопья липкого снега, и подул ветер. Застилает глаза, нос, уши, захватывает дыхание, и лицо колет, словно острыми иглами».

Обоз с ранеными ушел в Калужскую, армия — на Новодмитриевскую. Раненые лежат в ледяной воде, одеяла промокли насквозь, тяжелораненые коченеют на руках фельдшеров. Подводы вязнут в липкой грязи. Маленькие лошади черкесов не в силах их вытащить. До Калужской добрались к ночи. Посчитали, не все подводы. Вернулись — поздно, 18 раненых замерзли насмерть, лошади пали.

Строевые части добрели до Новодмитриевской, уже не чуя рук-ног. Грелись по «способу Петра Великого»: вставали в плотную кучу, качались, толкались, каждый пытался пролезть в середину кучи, его выпихивали, лезли сами.

Перед станицей речка несет бурные вешние воды, брода нет. Пробовали развести костер, артиллерия красных тут же накрыла греющихся. Снаряд точно попал в котел с супом, который бросили сбежавшие караульные большевиков.

Столпились на берегу, в чистом поле. Мокрая пахота обледенела и превратились в горбатый каток. Пушки безнадежно застряли. Промокшие и задубевшие шинели стали колом и ломались, как скорлупа. Под ними еле теплилась плоть. Нога не поднималась в стремя. Лошади дрожали всем телом. Люди тенями бродили по берегу, не обращая внимания на пули. Мороз крепчал, ветер усиливался.

Оставалось одно из двух — либо замерзать в чистом поле под огнем противника, либо бросаться в ледяную воду и выковыривать штыками красных из теплых хат.

Генерал Марков плюнул на все и отдал приказ переправляться по едва заметному броду. На крупах лошадей — авось вывезут, родимые. Переправил часть полка, и лошади валились с копыт от усталости. Ждать в поле смерти подобно. Мать-перемать, господа офицеры, не погибать же в степи, за мной в станицу! Марков повел всех, кто с ним был в штыки на Новодмитриевскую, не дожидаясь остальных.

Не ждали их и красные, полагая, что в такую погоду только самоубийцы рискнут переправляться. Они такими и были. Согрелись только в штыковой. Всю ночь в станице шел бой, и всю ночь переправлялась армия.

Теперь уже красных выгнали в морозное поле, откуда они яростно обстреливали Новодмитриевскую из орудий. Все тщетно — добровольцы оседлали «тепло» намертво. Хаты у них можно было вырвать теперь только вместе с жизнью.

Наутро на площади поставили семь виселиц, на которых повесили семерых захваченных комиссаров.

Охрипшего Маркова в шинели-панцире встретила одна из сестер милосердия. «Это какой-то ледяной поход», — сказала она. Эту фразу генерал потом припомнит, выступая на собрании в Новочеркасске. Термин войдет в историю Белого движения, как символ железной стойкости ее первопоходников и чистоты идеи.

Продрогшего Деникина бронхит свалил окончательно. Сутки он провел в постели, но приезд делегации кубанцев вынудил его подняться. Покровский сыграл самую незначительную роль в походе на Новодмитриевскую, что и решило все дело с подчинением. Интересно, что накануне в станицу прибыл генерал-лейтенант Иван Гулыга, тоже претендент на должность командующего кубанскими вооруженными силами, известный противник местного сепаратизма. Вряд ли прибыл просто так — Гулыга был однокашником Деникина по Академии и выпустился вместе с ним по 1-му разряду. Весьма вероятно, что приятельствовали с помощником командующего Добрармии, иначе был не решился казак на такую прыть. Гулыга перед Корниловым в хвост и гриву разнес нынешнее руководство Рады и правительства, создав у подозрительного главкома и без того нелестное отношение к союзникам. Интересно, что сам Деникин в своих воспоминаниях об этом важном факте не упоминает. Вполне вероятно, что он поучаствовал в интриге и не хотел ставить в известность об этом весь свет.

После нудных выматывающих переговоров, в ходе которых кубанцы пытались вырвать хоть какие-то признаки самостоятельности у Корнилова, удар кулака по столу главкома с криком «автономных армий не потерплю» решил дело. Атаман Филимонов, генерал Покровский, председатель Законодательной Рады Николай Рябовол и товарищ председателя Султан-Шахим-Гирей, председатель правительства Лука Быч подписали протокол, согласно которому все военные кубанские подразделения подчиняются Корнилову, а Рада «содействует военным мероприятиям командующего армией».

Вместе с тем была переформирована и Добровольческая армия, получившая пополнение из черкесов и кубанцев и увеличившаяся до 6 тысяч.

Недельный отдых в Новодмитриевской закончился 23 марта, когда обновленная армия получила приказ двигаться на Григорьевскую и Смоленскую, общим направлением на Екатеринодар. В частном разговоре с атаманом Филимоновым Корнилов заявил: «Если бы у меня было 10 тысяч бойцов, я бы пошел на Москву». Атаман тут же добавил: «После взятия Екатеринодара у вас будет трижды по 10 тысяч». Филимонову позарез нужно было вернуться в «наш маленький Париж».

Деникин пишет: «План операции заключался в следующем: 1) разбить отряды противника, действовавшие южнее Екатеринодара, для того, чтобы обеспечить возможность переправы и увеличить запас боевых припасов за счет большевистских складов; 2) внезапным ударом захватить станицу Елисаветинскую в 18 верстах западнее Екатеринодара — пункт, где имелась только паромная переправа и где нас меньше всего ожидали; 3) переправиться через Кубань и атаковать Екатеринодар».

Григорьевскую, Смоленскую, Георгие-Афипскую взяли ценой огромных потерь (был легко ранен генерал Романовский), отмечая возросшее сопротивление красных, сконцентрировавших вокруг кубанской столицы свыше 28 тысяч бойцов с артиллерией из шестидюймовых орудий и несколько бронепоездов.

27 марта было принято решение о штурме Екатеринодара. Причем Корнилов, помня о Новочеркасске и не доверяя казакам, решил «до упрочения военного положения» не восстанавливать местную власть, а ввести должность генерал-губернатора, которым намеревался сделать Деникина.