Зеев Бар-Селла - Александр Беляев

А вот слова:

Две последние строфы, приписав их французскому поэту-неудачнику Мерэ, Беляев вставил в свой рассказ «Ни жизнь, ни смерть» [276] В последней строфе вторая и четвертая строки читаются так: «Чтоб о самом себе забыть» и «Не знать, не чувствовать, не жить». (1926 года).

Что можно сказать по поводу этих стихов? Не Блок… И еще — Федор Надененко мог, конечно, положить их на музыку. Но среди публикаций киевского композитора такого произведения не числится. Да и представить, что в СССР 1930-х годов редактор какого-нибудь издательства, журнала или газеты отважился напечатать романс на такие упадочнические слова… Нет, это совершенно немыслимо!

Поэтому более правдоподобным представляется рассказ вдовы писателя — Маргариты Константиновны: стихотворение Беляев действительно написал лежа в ялтинской больнице — в «минуты душевной слабости». А несколько лет спустя сам и положил его на музыку [277] Беляева М. К. Указ. соч. С. 78. .

Светлана Александровна пишет, что еще одно стихотворение Беляеву удалось напечатать «в каком-то рассказе — не могу ни вспомнить, ни найти. Да и от самого стихотворения остались в памяти одни отрывки. Что-то такое:

А последняя строка: „Когда умру, еще я громче запою!“» [278] Беляева С. А. «Он был для меня просто отцом и большим фантазером» // Край Смоленский. 2004. № 3/4. С. 70. . Память не слишком подвела дочь писателя — стихи эти распевал итальянец Доменико Маручелли в рассказе 1929 года «Мертвая зона», а выглядит итальянская эта песня так:

Впрочем, еще одно стихотворение, которое Беляев включил в свое произведение, Светлана Александровна все-таки запамятовала:

В «Последнем человеке из Атлантиды» эту песню исполняют двое: вначале женщина, затем мужчина, а в конце — дуэтом. Довольно мило…

Еще Беляев сочинил частушку и вставил ее в рассказ «Три портрета» [279] Три портрета // Жизнь и техника связи. 1925. № 11 (Подпись: А. Ром). :

Стихи Беляева звучали и со сцены — мурманского клуба Госторговли:

Куплеты эти он сочинил для самодеятельного ансамбля «Живая газета» в 1932 году. Особенно по душе публике пришелся припев:

Но от клубных куплетов до пьесы в стихах — скакать и скакать…

И дело не только в разнице жанров — для такой пьесы, кроме драматургического, нужно иметь и поэтический талант. Проще говоря, быть поэтом. А известная нам поэтическая продукция Беляева не подымается выше скромного любительства. Поэтому нельзя исключать, что причиной отказа режиссеров ленинградского ТЮЗа было вовсе не неумение читать стихи (для актеров более чем неожиданное!), а как раз отсутствие в пьесе того, что достойно называться стихами.

Отчего же Беляев решился на такую авантюру?

Место действия повести — Алтай, а «по-китайски, — как говорит эрудит Микулин, — Алтай называется Киншан — золотая гора [281] В русской синологической транскрипции: Цзиньшань — «золотые горы». Нынешняя наука полагает, что китайцы всего лишь перевели на свой язык исконное монгольское название этой горной страны — Азтантай — «золотоносный», «место, где есть золото». . <���…> Но… гораздо проще и дешевле будет получать золото лабораторным путем. Я поставлю производство на широкую ногу, и здесь в буквальном смысле возникнет золотая гора».

И американец Клэйтон, слушая его, уже готов отказаться от ремесла шпиона и желания разбогатеть: «Останусь здесь, женюсь на Елене Лор»…

Короче:

Вот только первый советский звуковой фильм «Златые горы», сделавший эту песню беспрецедентно популярной, был на два года младше повести.

Но, возможно, причина была и более уважительной — все тот же Алексей Константинович Толстой. Точнее, его неоконченная поэма. Называлась она «Алхимик», и в основу ее была положена старинная легенда про то, как в городе Пальме сенешаль Балеарских островов увидел некую даму, входящую в собор. Красота ее так поразила сенешаля, что тот, забыв всякое приличие, не сходя с лошади, последовал за дамой. Чтобы избавиться от докучного ухажера, дама пообещала одарить его своей любовью, но при одном условии — если тот добудет ей жизненный эликсир. Влюбленный сенешаль с радостью принял условие, заделался алхимиком и обрек себя на целый ряд невероятных приключений…

Жизненный эликсир — это философский камень в жидком виде; имя влюбленного сенешаля — Раймунд Луллий (1235–1315), он был поэтом и стал великим алхимиком… А красавицу звали — Элеонора !

Честно сказать, алхимиков Беляев упомянул еще в одной своей книге — повести «Чудесный глаз» (известной под неверным названием «Чудесное око» — подробности в следующей главе). Речь снова идет о том же — превращении (трансмутации) элементов. Азорес, корреспондент коммунистической газеты «Барселонский пролетарий», задает вопросы Кару, бывшему сотруднику великого изобретателя Бласко Хургеса: