Сергей Зверев - Звезда в шоке

Перед тем как я начну рассказывать о своей жизни, хочу документально зафиксировать, почему решил сам написать эту книгу. Предложений написать ее было очень много на протяжении всей моей жизни. Особенно последние несколько лет разные издательства, разные агентства, разные люди ходят по пятам, обещают безумные гонорары и просят. Но я все думал, что не время, да и не было его: то чемпионат Европы, то чемпионат мира, то какие-то клипы, то песни, то какие-то мастер-классы. Короче, я понимал, что время еще не пришло, но думал, что придет.

И вот оно! Свершилось! Именно сейчас надо писать. Вдруг я стал замечать, что уходят мои коллеги, мои знакомые и близкие, которые мне были очень дороги или которых, во всяком случае, я знал. И я, как бы изнутри себя, вижу, какое было отношение к ним, когда они были живы, и какое отношение к ним теперь разное. Как поменялись живые люди, как они тогда относились и как относятся сейчас.

Вообще наступило страшное время. Потому что сейчас делается рейтинг на всем. И ради рейтинга человека можно оклеветать, человеку можно придумать вообще не его судьбу, ситуацию, которая к нему отношения никакого не имеет.

А я не хочу, чтоб какая-нибудь сраная японская журналистка Хина Хуяке х…а бы меня, как ей хотелось, как ей виделось. И при жизни моей ей покоя не дают моя красота, мой талант и любовь народа ко мне. Но сейчас я хоть ответить могу. А когда не смогу, представляете, что она будет делать в своей программе?! Так вот, чтоб Хина Хуяке ничего не сочиняла, я расскажу все, что помню, что знаю, сам.

На вопросы: «Что это будет за книга?» «Типа вы рассказывать будете о том, где вы родились, что ли?» или «Это что, будет автобиография?» Отвечу: да. Ну, во всяком случае, о том, где я родился. Приведу пример, я был в Польше не так давно, там делал мастер-класс. После шоу поляки мне рассказывали:

— Мы смотрели твое выступление, и у нас был один вопрос: «Кто он: немец, американец, итальянец, может быть француз, Норвегия, Голландия? Прости, но на русского ты не похож. Потом мы поняли, что ты наш, ты — славянин».

И так в любой стране. Выступаю в Германии, там говорят: «Он наш, немец». Выступаю в Милане, они говорят: «Да не, он точно наш, потому что такой темперамент, такая харизма и энергетика могут быть только у миланских ребят. Явно Италия». Французы говорят: «Не, ну он такой утонченный, он наш». Поэтому рассказать о том, где я родился, точно надо.

Родился я на Байкале. Рядом с Иркутском есть такой поселок Култук. Очень много я ездил по Сибири и Дальнему Востоку на гастролях с Аллой Борисовной, моей музой. Много всяких городов видел, и казалось бы, все те же рельсы, все те же дома, все те же строения, но есть что-то такое, что действительно отличает Култук. Как Богом помеченное место, оно другое.

Мое рождение было каким-то очень символичным. До меня родился Саша, мой брат. Мама вышла замуж за очень красивого парня, его звали Анатолий. В него влюблялись все, но он за мамой ухаживал. Она была девушка из правильной семьи. Во время войны со своей сестрой Дусей воспитывалась в детском доме, а потом их забрала тетя. И вот она выросла, вышла замуж за папу, и родился у них мой брат Саша.

Когда мама узнала, что беременна, они с папой были очень рады, просто безумно счастливы.

Мама рожала меня с трудом. У папы даже спросили, кого он хочет сохранить: жену или ребенка. Дурацкий вопрос. Но отвечать надо было, и, конечно, он просил, чтобы сохранили и жену, и ребенка.

Короче, меня, как могли, спасали. По-моему, про маму вообще забыли и уже не дергались. Как она выжила, никто не знает. Но как-то смогла. После родов мама долго не могла ни что-либо делать, ни вообще ходить. Очень тяжело было. В общем, выжила — это одно название.

Родился мальчик в рубашке, как ей сказали. И почему-то у меня было много вьющихся волос и светлые глаза. Мама говорит, что ей в палату принесли невероятно красивую куклу, а не ребенка.

Дальше было детство. Детство как детство. Я помню не много, и как у всех нормальных людей, воспоминания эти очень разные. Но почему-то особенно четко отложились в моей голове первые шаги. До сих пор вижу, как мама мне в первый раз сказала: «Ну все, сколько я могу тебя на руках носить?! Теперь ты должен идти сам». Она меня разбудила. Рано, в ясли. Зима. Холодно. А уже снег, для нее-то это ничего, а мне казалось, что он по колено. Кроме того, тяжелая одежда, я не мог и шага сделать. Как же мне было тяжело делать эти первые шаги!

Это, оказывается, были первые шаги уже в такую серьезную жизнь, я так ревел. Ревел даже не оттого, что хотел на руки, а от обиды. Я тогда понимал, что у меня началась какая-то другая жизнь. Потому что мама сказала: «Все, теперь ты будешь ходить сам, привыкай!» И я пошел. Орал, но пошел. Тогда мне еще даже и трех лет не было. «Звезда в шоке!»

Помню один случай. Когда я его маме рассказал, выяснилось, что мне даже не было четырех лет. Меня папа одел днем и вывел на прогулку. Были заморозки. На Байкале заморозки — это что-то невероятное. Во дворе лужа была ледяная, начало зимы. Папа меня поставил и попросил не ходить в эту лужу. Я, естественно, пошел в нее и валенками прилип ко льду. Четко помню, как я там стою, кричу, но меня не слышат. А что?! Родители смотрят из окна, а я там стою, не балуюсь. Поэтому я долго так ревел и орал, а никто не слышал. Когда папа меня забирал, я помню, он меня поднял, а валенки остались на льду. Он их оторвал, но подошва осталась в ледяной луже. Потом они с мамой очень смеялись над тем, что я, оказывается, стоял все это время и орал.

В совсем раннем возрасте случилось у меня первое видение. Я видел, как умер папа. Он лежал в гробу в черном костюме, в белой рубашке. И когда в мои шесть лет он умер, на похоронах я все думал: «Ну надо же, я все это уже видел». Все так же было, как тогда, когда был маленьким. Объяснение этому нашел только когда стал взрослым. В детстве не мог понять, как могло случиться, что я это уже видел. Меня дядя Саша — папин брат — держал на руках, все плакали, а я думал, отчего это они плачут. Тогда не осознавал, что он умер. Осознал это в детском саду. У меня была истерика, что у меня нет папы. Всех детей забирают папы, а меня нет. Потом у меня еще случались на протяжении всей жизни видения разные. О них расскажу, наверное, позже. Но то, что я это увидел, это было однозначно. При этом мне было очень мало лет. Может быть, года три-четыре.

Как-то раз мама заболела. Мы с папой поехали к ней в больницу на мотоцикле. На улице была жара, а он надел на меня пальто, потому что, когда на мотоцикле едешь, очень дует. Мама на него сильно ругалась, почему он меня так безобразно одел, так безвкусно. Она сама меня очень хорошо одевала. Самое яркое одеяние было на утреннике: на мне были черные шортики, лаковые черные туфельки, белые гольфики, белая рубашка и белая бабочка. Я был самый модный в детском саду. Самый такой фэшн-ребенок, как мне казалось. Наверное, так оно и было.