Жорж Бордонов - Мольер

Итак, что же следует извлечь из этой груды доказательств? Истину. Истину, которая, может быть, не всем понравится, потому что она не украшена мишурой романтики или скандала. Арманда — дочь Мари Эрве, родившаяся после смерти отца, Жозефа Бежара, и сестра Мадлены, а также Луи и Женевьевы. Мольер совершил лишь неосторожность, женившись на сестре своей любовницы и дав тем самым повод к злословию и сплетням. Вот и все! Остальное — только нелепая легенда, сочиненная завистливыми комедиантами, не слишком разборчивыми в средствах соперниками и полуголодными журналистами. Шли годы, каждый биограф пересказывал своих предшественников, и легенда постепенно «совершенствовалась», обрастала подробностями, как снежный ком. Если мы приложили столько усилий к тому, чтобы ее разрушить, то, разумеется, не из наивного стремления представить Мольера святым, а из уважения к истине. Не для того, чтобы оправдать Мольера любой ценой, а потому, что в его случае правда всегда превосходит вымысел, каким бы увлекательным и дразнящим воображение этот вымысел ни был. Кроме того, нужно было разобраться в «деле Арманды», выяснить, оказалось ли у Мольера достаточно малодушия, чтобы поддаться кровосмесительной страсти, и достаточно храбрости, чтобы бросить такой опасный вызов обществу, — или он совершил лишь извинительный проступок, женившись на молоденькой сестре своей старой любовницы. История эта важна не только сама по себе, здесь ключ к характеру Мольера. А теперь, после необходимых объяснений, мы можем закрыть папку с документами и, оставив позади эти трудности, снова поплыть по течению нашего рассказа.

«Росток листочки распустил,

Ползет, но не хватает сил

Еще, чтоб, выпрямившись, смело

Обвить цветущей ивы тело.

И ветку ствол к нему спустил

И протянул нетерпеливо.

И так росток пригож и мил,

Что шелестит и плачет ива

И на траву глядит ревниво.

«Тебя вот-вот, — твердит ростку, —

К своей верхушке привлеку». [129] Перевод Е. Кассировой.

Эти стихи, посланные Шапелем своему другу Жану-Батисту, оставались бы загадкой, если бы сам автор не позаботился их разъяснить: «Вы покажете эти изящные стихи только мадемуазель Мену; ведь речь в них идет о ней и о вас».

Мадемуазель Мену — это Арманда. Она получила такое прелестное прозвище благодаря своей хрупкости: мадемуазель Меню [130] «Крошка». , или из-за рано приобретенного умения ластиться по-кошачьи: мадемуазель Мину [131] «Кисонька». . Совсем маленькой она ездила за труппой Мольера вместе с Мадленой Бежар и Мари Эрве. Ее след можно отыскать в Лионе, в 1652 году. Она играет роль юной нимфы Эфиры в «Андромеде» Корнеля. Она растет как дочь труппы — из города в город, от спектакля к спектаклю, среди актерских интриг, пирушек и перебранок, учась кое-как, набираясь познаний из комедий или из соленых шуток, которыми обмениваются друзья ее сестры и завсегдатаи кабачков. Но она неглупа, тонка как стрела умом и станом. Мольер к ней привязан. Он обращается с ней как с дочерью, дает ей уроки, не подозревая, разумеется, о том, что со временем на ней женится. Он чувствует исходящее от нее смутное, невинно-порочное очарование еще девочки, но одновременно уже наполовину женщины, мешающей первые уловки кокетства с ребяческими проказами. Арманда забирается к нему на колени, обвивает его шею тонкими ручками, целует его — она видела, как это делают, — и называет его «мой муженек». Он принимает игру. Но смех и шалости не развеивают странного волнения, которое вызывают в нем слова «мой муженек» и эти по-детски милые нежности. Нет, конечно, ни о чем дурном он не помышляет; а все же его непостижимо тянет к ласковой маленькой подружке; и он, который уже так глубоко познал сердца людей, своего сердца не остерегается. Арманда подрастает. С годами она становится дразняще привлекательной. Красавицей ее не назовешь, но ее взгляд, ее обаяние имеют власть, о которой она начинает догадываться. Мольер, наверно, долго колебался, боролся с собой: не из-за происхождения Арманды и возможных последствий, а из-за разницы в возрасте. Он, который так безжалостно насмехается над стариками, волочащимися за молоденькими девушками и поделом одураченными, он, который так красноречиво защищает право юных любить и выбирать друг друга, — вот он и сам попался в эту ловушку! Ему сорок лет; Арманде едва исполнилось двадцать. Ее обвиняют — похоже, без особо веских оснований — в том, что она была порочна чуть не с детских лет, что ею двигало честолюбие. Чувствуя в себе призвание актрисы, она якобы желала не преодолевать ступенька за ступенькой путь к вершинам профессиональной карьеры, а взлететь туда одним броском, сразу же получив главные роли. Единственным способом беспрепятственно этого добиться было женить на себе Мольера. Все это очень легко сказать. Для нас же дело не в том, чтобы кого-то оправдать, кого-то осудить, а в том, чтобы попытаться сквозь путаницу показаний в этом судебном разбирательстве пробиться к обеим истинам — истине поступков и истине намерений, то есть к психологической правде, которая одна только и имеет значение. Из-за странных обстоятельств ее рождения, из-за той боли, которую она причинила Мольеру, к Арманде почти всегда были несправедливы. Тут тоже сохраняют силу сплетни современников, нападки Гримаре, озабоченного лишь тем, чтобы обелить своего героя, порой за счет его близких. Нет человека, который был бы скроен из одного куска. Положим, Арманда честолюбива; но столь же вероятно, что ее почти дочерняя привязанность к Жану-Батисту со временем была помножена на бесконечное восхищение писателем. У юного существа от восхищения до любви рукой подать, потому что восхищение всегда смешано с самым нежным участием. Сочинения, уже написанные и будущие, широко раздвигающие границы обыденного существования, подменяют живого человека, из-под чьего пера они выходят. Молодая женщина видит перед собой не мужчину, но пылкие мечты, им вызванные. Она жаждет проникнуть в этот мир, который он создал, который он еще создаст. И чего же лучше, чем заставить его полюбить себя, быть всегда рядом с ним? История очень банальная, хотя и упоительная. Пробуждение иной раз бывает мучительно, но то, что прожито, не изглаживается, не забывается. Этим и объясняется поведение Арманды после смерти Мольера, долго остававшееся загадкой. А между тем оно так понятно; именно в тех трудных обстоятельствах Арманда проявит свою подлинную сущность и, защищая дело мужа, узнает сама себя. За капризами, кокетством, женским эгоизмом — какая внезапно откроется верность мертвому, какое величие! Но, разумеется, скажут, что она руководствовалась соображениями собственной выгоды, чтобы не потерять авторские гонорары покойного. Все, что делает Арманда, неизменно оборачивается против нее.