Елена Коренева - Идиотка

Иногда фантастический и сказочный Нью-Йорк помогал мне прорваться к самой себе сквозь немоту, страх и забвение. Так случилось на занятиях в актерской студии — я пришла туда в качестве гостьи к ее руководителю Ллойду Вильямсу, с которым познакомилась на съемках «Любовников Марии». Я поразилась тому, как, выполняя под живой звук пианино самые элементарные движения, актеры выражали сильные эмоции — рыдали, смеялись, причитали или тихо плакали. Учителя, многие из которых были психологами-практикантами, ходили между лежащими на полу юношами и девушками и тихо что-то нашептывали или трогали за плечо, то успокаивая, то одобряя. На следующем занятии я решила попробовать сама. Надев на себя гимнастическое трико — точь-в-точь, как у других (это было одним из условий), я сначала подтвердила вслух, как это делали все, что мне здесь спокойно и не страшно, затем легла на пол, свернувшись калачиком. Заиграла тихая музыка, рядом со мной в полном публичном одиночестве забормотали мои коллеги — обвиняя, лаская, жалуясь. Я тихонько подглядывала и дивилась их раскрепощенности. Затем все встали. Снова заиграло пианино, я стояла в позе просящего милостыню неандертальца — с сутулой спиной и согнутыми коленями, повторяла три произвольных слова, означающие благодарность, как того требовал учитель. Возле меня кто-то начал всхлипывать, я удивилась — мои глаза были сухи. «Однако до чего ж они эмоциональны! — думала я. — Что за техника такая?» Мы перешли к другому упражнению — ноги на ширине плеч, руки вместе с верхней частью корпуса совершают дугу по кругу, влево, вправо и обратно, при этом ты повторяешь три слова, выражающие позитивные утверждения. Заиграла музыка, я стала делать ритмичные взмахи и — вдруг совершенно непостижимым для себя образом зарыдала. Это было невероятно: все равно что делать утром зарядку и вдруг ощутить приступ любви ко всему человечеству. Возвращаясь в тот день домой, я долго шла по улице, не спешила сесть в автобус или спуститься в метро. Так хорошо было у меня на душе, словно какой-то многолетний ком растаял, — я начала любить все вокруг, чувствовать это, а не просто разглядывать. «Ты понемногу начала раскрепощаться», — сказал мне вскоре руководитель студии. «Ничего себе комплимент для профессиональной актрисы!» — с усмешкой подумала я. К сожалению, не могу вспомнить, как называлась техника, по которой занимались актеры, однако благодаря ей я вновь стала воспринимать свою профессию как загадочное, редкое и полезное для сердца и ума дело.

Попала я как-то и к известному в Голливуде суперагенту, он вел таких актеров, как Мерил Стрип и ей подобных. Это была «наводка» Кончаловского, который внял моим просьбам как-нибудь помочь с актерской работой и посоветовал позвонить Сэму Коэну — так звали агента. В день, когда он назначил мне встречу, лил проливной дождь, и я была застигнута врасплох: что надеть, как лучше выглядеть, как взбодриться несмотря на то, что хочется спать? Почему-то мои поиски внешнего образа свелись к странной повязке на голове, вроде цветастой косынки в виде банта — мне казалось, это придаст бледному растерянному лицу нужную задорность — и ярко-малиновому пиджаку. Я долго мялась в липком кресле прихожей, пока «супер» был чем-то занят в своем кабинете. Наконец меня позвали. Невысокий, а вернее, даже маленький, кругленький человек пригласил меня присесть на стул возле бесконечного стола, а сам пристроился напротив. Я обратила внимание, что сверху прямо мне на лицо светит ряд маленьких лампочек. Вот как! Агент сразу видит — киногеничен ли тот, кто просит у него работу. Должна сказать, что, несмотря на весь свой актерский опыт, я никогда не ставила его себе в заслугу и каждый раз начинала с нуля любое профессиональное общение. Мистер Сэм начал расспрашивать меня, кто я и откуда. Зазвонил телефон. Сэм снял трубку и стал беседовать с кем-то о работе. В разговоре он так увлекся, что положил ноги прямо на стол, «как это делают американцы». Меня это покоробило. «Хорошее же я произвожу на него впечатление, нечего сказать, может, он и забыл обо мне… а может, провоцирует, злит, ждет моей реакции?» Я уже ненавидела этого Сэма, вспомнила, что о нем поговаривают, будто он совсем чокнутый: когда нервничает, машинально рвет бумагу, что под руку попадется, затем кладет обрывки в рот, прожевывает и глотает… «Да вроде не похоже, сейчас выглядит, как бюргер какой-то… а живет, по слухам, с актрисой, такой… с припухшими глазами, вроде как у меня… я должна ему понравиться…» — так лихорадочно размышляла я, глядя поверх ботинок суперагента на его кислое лицо. Он положил трубку, взглянул на меня. «Так чем я могу вам помочь?» — голосом уставшего человека промолвил Сэм. Меня словно ужалила оса, я подскочила на стуле и закричала: «Вот я тоже хотела бы знать — чем? Да и можете ли вы мне вообще помочь, я сижу и только об этом и думаю, за тем и пришла, скажите наконец!» Сэм изменился в лице, выдержал паузу и сосредоточил на мне свое внимание. Ему явно понравилась моя реакция — задетого самолюбия. Эх, как это просто демонстрировать свою оригинальность, а ведь этого только и ждут такие уставшие бюрократы от кино — чтоб их потрясли, всколыхнули от спячки… (Барбра Стрейзанд, говорят, ходила к агентам с чемоданом в руках — там было все ее имущество.) Я уже тогда догадывалась, как надо производить впечатление при первом знакомстве, особенно если нет ошеломительных внешних данных… только внутренние, вроде таланта. Если б мне действительно нужна была роль, я бы съела у Сэма на глазах все бумажные салфетки и блокноты, улеглась бы на стол, да еще и разулась… Но, к сожалению, мои амбиции в тот момент были намного скромнее. Я все еще оставалась отважным зайцем, у которого от страха трясется хвост, а если он и рычит иногда на волка, так сам же и пугается. Неожиданно агент выпрямился, наклонился ко мне и заговорил по-свойски, как с приятельницей. Сэм что-то объяснял про знакомства с продюсерами, через которые необходимо пройти, с нью-йоркскими агентами, которых надо знать в лицо, предлагал мне в этом поспособствовать. Он жаловался на трудности бизнеса вообще и на особенные трудности в таких случаях, как мой. Наш разговор становился все более человеческим, мы уже хохотали и жаловались друг другу на всех и вся. А перед самым моим уходом, в дверях, он обнял меня и, положив голову мне на плечо, застыл со слезами на глазах… Вошла секретарша.

«Елена из России!» — произнес он дрогнувшим голосом и, не договорив, снова уткнулся в меня. Когда за мной захлопнулась дверь, я чувствовала себя без пяти минут Мерил Стрип. «Ну уж если он почти рыдал, это что-то да значит!» — свербило у меня в мозгу. И напрасно — это не значило ровным счетом ничего. Я проиграла, потому что купилась на его эмоцию. Агентам нельзя верить, их надо только добивать японской пыткой — методично и настойчиво, тогда они решат, что ты продолбишь любую брешь в стене равнодушия и в конце концов обретешь славу. И они, конечно, правы. Уж лучше бы он ел бумагу!