Елена Коренева - Идиотка

В те дни я снова работала. И снова в ресторане, правда, поначалу менеджером. Странно, но меня при всей моей рассеянности определила на такую ответственную должность сама хозяйка, а ресторан назывался ее именем «Стефаниз». Мне приходилось и ресторан запирать, и кассу снимать. Правда, длилось это недолго: что-то я все-таки перепутала и меня вскоре попросили… очень вежливо, правда, но попросили уступить свое место какому-то бывшему актеру преклонного возраста. Он мне потом рассказывал, что начинал театральную карьеру вместе со знаменитой Глен Клоуз и что она была одержима профессией, а он — нет. Я вздохнула и уступила ему роль менеджера. А так как заработок был мне нужен, то я согласилась какое-то время поработать гардеробщицей. Подавала пальто. Да, это, надо сказать, противно. Трудно себя переломить, но возможно. Однако это очень престижно — почему-то на эту работу берут начинающих манекенщиц. Ресторан был «для богатых», так как в районе жили богатые и престарелые. Такие они медлительные, эти богатые, ужас! Насмотрелась я всяких человеческих типов, прямо Кунсткамера какая-то. Хоть пиши сценарий фильма ужасов. Недаром у того же Бойда, который с юных лет прислуживал официантом, было стихотворение про пальцы-сардельки, которые посетители полощут в лимонной воде, что подается в фарфоровых блюдцах, и автор мечтает поджарить их под напряжением в двести двадцать вольт, чтобы они вспыхнули, словно лампочки в белых манжетах, и корячились, как щупальца. Ох как понимала я тебя тогда, Бойд Блэк! Он опять звонил бывшей жене Келли, говорил мне, что она обещала пригласить нас в гости, в свой дом в Бруклине. Но Келли дома не было, и Бойд был раздосадован. Кажется его обманули. («Она просто самая настоящая стерва и сука, которая вьет из него веревки», — говорил о Келли школьный приятель Бойда.) Неделя пребывания Бойда в Нью-Йорке была уже на исходе. Через три дня он должен был лететь назад в Калифорнию. А мы с ним все еще не сходили в церковь, и его слова о том, что я теперь считаюсь его невестой, звенели в моей голове, как хрустальный рождественский колокольчик. Двадцать второго февраля я, как обычно, закончила работу в ресторане и нетерпеливо крутилась у входа, поглядывая сквозь стеклянную дверь на спешащих прохожих, во ожидании своего друга. Он обещал зайти за мной около одиннадцати вечера. Примерно в одиннадцать тридцать я позвонила себе домой, но там никто не снял трубку. Взволнованная, я поспешила домой. Жила я не так далеко — всего минут двадцать ходьбы. Прихожу домой, открываю дверь, захожу в комнату, оглядываюсь по сторонам — пусто. Сцены, известные по кино, когда «он» все собрал и исчез, оказываются правдивыми. И в жизни это действует, как удар ножом в диафрагму: примерно так, как я имитировала на сцене «Щуки» самоубийство Джульетты. С тех пор я боюсь ножей. Так вот, он все собрал и исчез. Все свои вещи, конечно. Оставил, правда, записку… на обороте одной из моих открыток. У меня было хобби: я покупала открытки с фотографиями, они лежали на столе. На той были изображены дети, катающиеся на велосипедах. Мальчики. «Я уехал к Келли. Бойд». «Почему он выбрал именно эту открытку? — думала я. — Ведь это моя любимая, и я ему это сказала, как жестоко!»

Сначала я много курила и пила вино, причитая и ходя взад-вперед по комнате. Говорила что-то вроде: «Я не могу в это поверить, нет, я действительно не могу в это поверить…» и так далее. Потом звонила его другу, что называл Келли стервой, — он виделся с ним. Спрашивала, где Бойд. Он говорил, что Бойд улетел, так ему, по крайней мере, кажется, просто взял билет и улетел обратно. Я в это не поверила и решила, что он снова колется. Ничего узнать наверняка я не могла, и звонить было некуда. Если Бойд хотел исчезнуть, то, как правило, он не оставлял никаких следов. Я снова ходила и охала: «Нет, я не могу в это поверить, неужели он это сделал…» Мне было плохо. Во мне начала работать какая-то сила, которая вытесняла боль и все мысли. Эта сила требовала своего проявления, вроде ответного удара или хлопка. Но такого, чтобы сразу — хлопнуло и разбилось. Мне хотелось темноты, небытия. Когда я поняла, что только это избавит от боли и мыслей, я успокоилась. Даже стала улыбаться. Напустила в ванную теплой воды. Потом стала искать острые предметы: ножницы, нож, какую-то пилку, бритву… Положила их на край ванной. Разделась и села в воду. Примерилась, как резать кожу, в каком направлении и с какой силой, вспомнила все, что слышала об этом, и снова положила острые предметы рядом. Решила сосредоточиться. Столько времени впереди, мне же некуда теперь спешить, впереди — вечность! Вот, оказывается, как это происходит… Сидишь и никуда не торопишься, рассматриваешь свою жизнь, как на ладони, чувствуя, что она только в твоих руках. Наступает абсолютная тишина и спокойствие. Я изучала пальцы своих ног, торчащие из воды — прямо как на картине Фриды Кало! Затем руки, живот, груди. Интересно, мое тело — ведь с ним тоже придется проститься? Так я сидела неизвестно сколько времени. Помню только, что я курила и стряхивала пепел в блюдце, что стояло рядом. Вдруг раздался странный звук: пи-и-и-п, пи-и-ип… Звук имел механическое происхождение и монотонно повторялся с некоторой периодичностью. Я все ждала, что он заглохнет, но он продолжал пикать. Мне стало любопытно, что это такое, и я захотела его вырубить. Я вылезла из ванны и пошла искать по квартире источник звука. На кухне — ничего, в комнате — батареи, дверной звонок, телевизор, телефон — все нормально. А звук продолжается! Я снова села в ванную, решила не обращать внимания. Нет, не могу — звук явно сбивает все мои мысли. Мне вдруг стало холодно и захотелось спать. Я зевнула раз, другой и, с трудом поднимая ноги из воды, встала на пол. Зашлепала к халату, укуталась и стала думать: «Что со мной? Я ведь чуть не вскрыла себе вены! Я сошла с ума!» Мне стало страшно от осознания своего недавнего состояния. Нечего сказать, силен бог Танатос, но и его можно заговорить!

Теперь я воспринимала все с какой-то другой точки. Я была как будто другой женщиной, не той, что сидела в ванной, полная решимости «соскочить». Я бросилась к телефону и стала набирать Тода в Бостоне. «Тод, я только что… чуть не покончила с собой!» Тод долго болтал со мной, расспрашивал. Убедившись в том, что я сама ужасаюсь своей идее и готова просто лечь спать, он повесил трубку, пообещав перезвонить позже. Я набрала номер Аленки Барановой. У меня было желание говорить с кем-то, чтобы убедиться, что я действительно жива, что я ничего с собой не сделала. Но самое главное, что я вдруг поняла — это звук выбил меня из своего настроя, пикающий монотонный звук! А он и теперь звучит, и я по-прежнему не знаю, откуда он идет!