Елена Коренева - Идиотка

Спустя дня три мне позвонил из Вермонта Кевин. «Ленусик, — сказал он после того, как обменялся со мной парой-тройкой фраз, — у тебя пожарная сирена вышла из строя!» Я не поняла о чем он говорит: «Какая сирена?» Кевин продолжал: «Ну этот звук, что у тебя там пикает на фоне». Вот и все — оказывается, это пожарная сирена! Расспросив Кевина, где ее искать, и выйдя в коридор по его указаниям, я быстро обнаружила там небольшой выпуклый набалдашник под самым потолком. «Вызови кого-нибудь, пусть починят», — по-хозяйски распорядился он. Итак, Кевин, мой бывший муж — ангел. Когда нужно дать ответ на поставленный вопрос, он его дает. Именно он определил, что это за звук. Если бы он только знал, какая роль была отведена этому звуку! И наверное, шестым чувством он знал.

Но сирена… что-то это напоминает… Я задумалась и вспомнила. Лето 1985-го. Париж. Я пишу белый стих о самоубийстве. И там есть строчки о сирене.

Теперь 1988-й. Предсказание? Вот это стихотворение:

Я взяла билет на самолет и полетела в Лос-Анджелес. Вызвал меня туда Кончаловский. Перед этим я позвонила ему, сказала, что нахожусь в тяжелом моральном состоянии, чуть не наложила на себя руки и хочу на время уехать из города. Но прежде я должна расплатиться с долгами за квартиру, телефон и так далее. Он пригласил меня пожить у него месяц, отойти от всего на солнышке и заодно подзаработать в массовке на съемках «Гомера и Эдди». Клево! Я — и в массовке… Но когда нужны деньги, то все равно. А тем более в моем тогдашнем состоянии.

Я сижу на диване в его красивом доме, а он куда-то собирается с какой-то американкой — его монтажером. Увидев, что я уставилась в одну точку, он бросает в меня апельсин, хочет рассмешить. Но смешит меня другое. Анекдот — я сижу и смотрю, как Андрон и его дама уходят на прогулку. А я вроде из другого поколения, эдакая старушенция, так как мне не до романтизма. Он наоборот — весь приподнят, прямо летит куда-то в ночь! А я немного больна, коли недавно хотела… ну да ладно об этом.

На другой день мы с Андроном гуляем по горам, и он говорит: «Ты считала, сколько раз в жизни ты любила?» Я не знаю, как ответить. Тогда он продолжает: «А я — пятнадцать!» Я начинаю хохотать: «Сколько-сколько? Пятнадцать — это ужасно много!» Андрон аргументирует: «Совсем не много. Это за всю-то жизнь?» Затем, помолчав, добавляет: «Но сильно любил — три раза». Я мысленно гадаю: первая жена — балерина, Маша Мериль, Лив… Или нет: Наташа, я, Лив? Да нет… Меня распирает любопытство спросить, кто эти три женщины, но я молчу. На съемочной площадке Андрон знакомит меня с Вупи Голдберг. У нее очень умные глаза, внимательный взгляд, и она проста в обращении. Оттого, что я белая, а она черная, я чувствую некоторое преимущество — у нее больше комплексов, которые требовалось преодолеть. Но она звезда, а я сейчас снимаюсь в массовке. Так что преимущество на ее стороне. Мне кажется, мы обе это чувствуем — все наши «за» и «против» — и оттого можем держаться на равных. Андрон обращается ко мне при Вупи: «Леночка, Вупи дарит тебе тысячу долларов, чтобы ты вступила в актерскую гильдию. Сейчас Вупи делает тебе этот жест дружбы, а ты, когда разбогатеешь, подаришь тысячу долларов кому-нибудь, кто будет в этом нуждаться». Произносящий эти слова Андрон напоминает пастора. А Вупи смотрит на меня с пониманием, ей нравится помогать и делать щедрые жесты. «Неизвестно, когда я смогу сделать такой же подарок тому, кто в нем нуждается», — думаю про себя и пытаюсь понять, как между Андроном и Вупи произошла вся эта история с тысячей баксов.

В Лос-Анджелесе я попала к предсказательнице, или, как их здесь называют, «сайкик». Я предварительно справилась насчет нее — она гадала чуть ли не самой Йоко Оно, жене Джона Леннона. Имеет диплом по психологии, раскладывает карты Таро, а также обладает природным даром ясновидения. Заодно здорово рисует. Зовут ее Джулия. «Твоя бабушка готова уйти, — говорит она мне. — Как скоро, не могу сказать, в течение года. А тебя я вижу на острове. Все хорошо, и ты улыбаешься. Наверное, это будет связано с работой». — «Где я буду жить, здесь, в Нью-Йорке, в Москве?» — спрашиваю я ее. «Везде, и там, и здесь, и в Европе». Я не верю своим ушам, но спрашиваю дальше: «А чем я буду заниматься?» — «Тем же — играть в театре, в кино», — отвечает она, вызывая у меня удивление, мне странно в это поверить. «Но у тебя еще есть таланты в искусстве, и они разовьются, будешь делать что-то еще… Писать и что-то еще…» Я хохочу, не веря, что смогу писать или… что там еще у меня разовьется?

Месяц моего пребывания у Андрона истек. Он собирается уезжать на Восточное побережье по делам. Но я еще не готова оторваться от солнца, которое явно идет мне на пользу, и решаю остаться в Калифорнии. Меня приглашает погостить семья Сусловых. Миша — давнишний приятель родителей. С 1975 года он живет в Калифорнии и работает в Голливуде оператором. У него, Иры и их сына Димки — большой дом за городом. Я принимаю приглашение и переезжаю к ним, где чувствую себя как в родном доме.

Перед тем как улететь, Андрон оставляет мне телефоны разных агентов и продюсеров, чтобы я звонила и искала работу. Я так и делаю. Мне назначает встречу президент компании «Кингз Роуд». Я прихожу к нему в кабинет. Он смотрит на меня, умиляясь, словно я маленькая фея. После первого визита он назначает еще одну встречу. Этот сутулый человек в очках с толстыми стеклами, кажется, влюбился в меня. Он предлагает поужинать вместе в ресторане, затем приглашает к себе домой. Начинает всячески ухаживать, а заодно обнадеживает насчет работы в кино. Звонит Андрон, спрашивает, как дела, как встречи с продюсерами. Я говорю, что хожу по ресторанам с Джоном Филдманом — кажется, так его звали. Андрон чертыхается и кричит в трубку: «Скажи, чтоб дал тебе роль в фильме, а не ухаживал за тобой! Старый пердун!» Джону я так не говорю, однако не понимаю точно, как себя с ним вести. На уик-энд он приглашает меня за город, в какой-то клуб, членом которого он состоит, — типа американского дома отдыха для богатых. Поездка на два дня, с ночевкой. Он говорит, что в номере будет две спальни. Я долго колеблюсь, но в итоге соглашаюсь, намереваясь перехитрить влюбленного дядьку. На отдыхе он играет в гольф и рассказывает о себе. Показывает дневник — тонкая тетрадочка, в которую он записывает все свои чувства и настроения. Так ему посоветовал психоаналитик. Я смотрю на него, и мне смешно и жалко его одновременно. Типично американская проблема богатых людей, достигших вершины своей карьеры, особенно это касается боссов — начальников. Они не умеют выражать свои чувства. Неразвитость чувств, которые подавлялись все то время, что эти люди строили себе карьеру, теперь, когда они на вершине власти, составляет их моральное уродство. Тогда эмоции им мешали, теперь они изучают их как некую драгоценность. Вечером, перед ужином, Джон предлагает мне посмотреть новые фильмы на видео. Он вынимает из портфеля штук десять кассет и ставит их возле телевизора стопкой. Нет, это не для развлечения, это его работа: фильмы режиссеров-дебютантов. Джон должен решить, кому из них давать большую постановку, а кому — нет. Где-то на просмотре второго фильма он засыпает. Фильм сумбурен, я с трудом пытаюсь вникнуть в смысл действия. Когда Джон просыпается, спрашивает меня: «Ну что, какой из них лучше?» Я говорю свое мнение. Он откладывает названные мной кассеты в сторонку. «Хорошо, что ты мне помогла, а то все пересмотреть в одиночку очень тяжело», — заключает он напоследок. Ночью Джон надеется на какую-то близость, намекает и делает пассы. Я говорю ему, что переела шоколадных конфет и у меня болит живот. Мы засыпаем в разных комнатах. На следующий день он везет меня обратно к Сусловым. По дороге, прервав долгое ледяное молчание, он говорит: «Вы с Андроном странные люди… Вы — русские мистики!» Я молчу и внимательно его слушаю. Он продолжает задумчиво: «Таких избалованных людей, как вы двое, я не встречал!» Меня поразила его проницательность и глубина мысли. Больше я его не видела.