Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Склонившись над обеденным столом и посапывая от приятного ощущения, вся наша семья умильно рассматривала большой лист плотной бумаги. ДИПЛОМ Министерство культуры Франции назначает настоящим Виктора Некрасова кавалером ордена «Изящных Искусств и Литературы». Составлено в Париже, 21 февраля 1986 года.

– Теперь я кавалер, проще говоря, шевалье! – посмеивался Некрасов.

Все загомонили, я предложил выпить вина, на меня зашикали: достаточно, мол, отметить событие парадным чаем с печеньем.

Чай перенесли на вечер, а пока Вика удалился в ванную и занялся любимым делом – маленькой постирушкой. Дело это он никому не доверял. Поставил в раковину тазик и приступил к стирке носков и носовых платков.

– Я – енот-полоскун! – повторял привычно, потирая намыленные вещички.

И часто добавлял киевскую ещё прибаутку: «По утрам он в медной кружечке полоскал свои петрушечки».

Кроме этого похвального хобби наш писатель обладал и другими незначительными привычками. Мила называла их заскоками.

Любил сам мыть за собой посуду. Всегда имел при себе полотняный носовой платок. Кошелька никогда не было, и мелочь, и купюры клал в карман брюк. Обожал рубашки в шотландскую клетку, ковбойки. В Киеве всегда носил в заднем кармане маленькую авоську, а в Париже – аккуратно сложенный полиэтиленовый мешочек.

– Какое самое заметное изобретение цивилизации? – вопрошал, бывало, он и тут же торжествующе ответствовал: – Полиэтиленовый мешочек!

Что тут возразишь? Все уважительно помалкивали…

На следующий день – звонок из русской газеты, попросили пару строк в номер. Пожалуйста! Как относитесь к награде? Неизъяснимо положительно! Над чем вы сейчас работаете?

– Работаю? – удивился Вика.

Собственно, это трудно назвать работой. Перерисовываю на большие белые фаянсовые тарелки каллиграфической арабской вязью восточные мудрости. Это требует эмоционального порыва и непоколебимой трезвости. Какие мудрости? Скажу! «Гость нужен хозяину как воздух, но если воздух входит и не выходит, то хозяин задыхается». В.П. говорил как бы серьёзно, и журналист не знал, то ли принять всё это за шутку, то ли восхититься трудолюбием писателя… В интервью решил-таки восхититься, и Некрасов огорчился – как бы подписчики не приняли его за старого мудозвона…

Прошла неделька-другая.

– Бери аппарат и бегом ко мне! – позвонил мне с утра В.П.

Разложив на диване альбом с репродукцией картины Федотова «Свежий кавалер» и поглядывая в зеркало, Виктор Платонович чёрным фломастером пририсовывал себе бакенбарды. Затем надел банный халат, к которому пришпилил недавно полученный орден. Я безмолвно лицезрел, не зная, ехидничать или нет. Подобрав полу халата, наш писатель постарался смотреть горделиво, как кичливый чиновник на картине, вздёрнув подбородок. Наводя аппарат, забыв про шуточки, я режиссировал действом, добиваясь жизненной правды. Портрет удался лишь приблизительно, но в альбом всё же был помещён. Сейчас я чуть улыбаюсь, вспоминая…

Хотя было раннее утро 7 июня 1986 года, но физиономия у Некрасова уже выражала некую непреклонность. Напечатай, попросил, побыстрее вот это.

«В издательство “Посев”. Потрясён дошедшим до меня известием. Вы отстранили от редактирования журнала “Грани” одного из лучших русских писателей, и не только Зарубежья, – Георгия Владимова. Нет ни одного человека из тех, которых я знаю, который не радовался бы тому, что Владимов возглавил журнал.

С его приходом журнал, который всегда привлекал внимание читателей, обрёл ярко выраженное лицо и, не будет преувеличением сказать, по праву занял если не первое, то одно из самых первых мест в ряду русских журналов, и за рубежом, и дома. Отстранив Владимова – прекрасного писателя, умелого редактора и честного, глубоко принципиального человека – от редакторства “Гранями”, вы нанесли сокрушительный удар по русской литературе.

Этим своим поступком вы безусловно отстраните многих от возможности сотрудничать с вами. Я в том числе. Виктор Некрасов».

С Георгием Владимовым они были хорошими приятелями. Год назад в «Гранях» была напечатана «Маленькая печальная повесть», и Владимов, как, кстати, и Аксёнов, искренне её хвалил. Они часто переписывались и ещё чаще перезванивались, пяток раз виделись в Париже и Мюнхене. Увольнению Георгия Владимова предшествовала подковёрная борьба, довольно сумбурная и непонятная для постороннего. Всё это время Некрасов возмущался, что Владимова хотят сместить, проще говоря, съесть за его слишком литературный подход к журналу. Коллеги по Народно-трудовому союзу долго заклёвывали его, нашёптывая покровителям, что журнал теряет авторитет боевого органа борьбы с коммунизмом. В.П. возмущённо вздыхал и негромко бушевал за чаем. Он всегда восторгался Владимовым, его знаменитым «Верным Русланом», а как редактора – ценил. Кстати, Некрасов тогда же, в знак протеста, отменил своё интервью для журнала, данное давнему его знакомому и видному функционеру НТС, одному из вдохновителей этого редакционного переворота.

Первооткрывателями этого райского закуточка были мы с Милой.

До того как стать дорогущим курортом, Коллюр был мельчайшим городишком на берегу Средиземного моря, у самых Пиренеев. Замечателен был своим игрушечным портом с маяком на краю мола, тьмой лавчонок, торговавших невероятно солёными анчоусами, и двухкомнатной квартирой на холме, с видом на морской горизонт. Снималась она у нашей подруги Ирины Синолеки за невиданно низкую плату. Потом это место облюбовал Виктор Платонович, ловкой интригой оттеснив нас: задолго до сезона созвонился с Ирой и забрал у неё ключи, чтоб та не передумала. Они потом подружились. Ира нравилась ему насмешливостью, свойским характером и умением живо поддерживать разговор, что недоброжелатель назвал бы болтливостью, а Вика с симпатией определил как говорливость и добродушие.

В первый год в Коллюре я насаждал неумолимую экономию. Мороженое покупалось раз в два дня. Прямо на пляже ели чесночную колбасу и помидоры, а домой я возвращался на два часа раньше, чтобы приготовить монастырский ужин из самых дешёвых продуктов – макарон, баклажанов и костлявых кур. Зрелищами тешились только бесплатными, в основном вечерними концертами безработных музыкантов.