Анна Берзер - О Викторе Некрасове

«Маленькая печальная повесть» — последнее произведение Виктора Некрасова, написанное и напечатанное в Париже в 1984 году.

И хотя, по моим представлениям, он не думал о смерти, когда ее писал, а думал о жизни, но, как всегда, последняя вещь заставляет нас самих задуматься о конце, о трагическом пути к нему. В записках об Италии, которые он назвал «Первое знакомство», есть, как почти всегда бывает в его вещах, мгновенное возвращение к войне. В 1943 году на берегу замерзшей Волги, когда победой закончились бои под Сталинградом, Некрасов пошел на Тракторный завод, потом разыскал щель, в которой, не раздеваясь, прожил сорок два дня. И по дороге к штабу увидел пленных немцев, их вел командир роты. Некрасов рассказывает, как они выглядели, как несли за плечами рюкзаки. А один был без рюкзака.

«Говорит, что француз», — сказал ему командир роты. А Некрасов добавляет: «Это был первый в моей сознательной жизни француз… Француз оказался эльзасцем…»

И этот образ-символ возник, казалось бы, так нелогично в момент победы, на фоне сгоревшего, разрушенного Сталинграда.

Первый в жизни Некрасова француз… Еще так длинен и тяжел путь от Сталинграда к Парижу.

Но книгу, которую он выпустил в эмиграции под названием «Сталинград», он открыл фотографией: «В. Некрасов на Мамаевом кургане. 1973 год». Это было прощание с городом во всех смыслах этого слова — ведь от старого Сталинграда ничего не осталось. Некрасов стоит один на фоне огромного подъемного крана, не понимая и не узнавая ничего вокруг.

Еще в «Окопах Сталинграда» он написал: «Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего».

И добавляет: «Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок…»

Этот дымившийся окурок, прилипший к губам убитого бойца, после смерти Некрасова тоже совершил свой круговорот и приобрел для меня особый смысл. Я вижу его фотографию, которую он выбрал для журнала «Юность», — живое лицо с папиросой, зажатой в зубах. И вроде бы закончился путь.

Когда я позвонила ему в Париж в июле 1987 года и сказала, что веду переговоры с журналом «Юность» о публикации «Городских прогулок», он был доволен, но сначала говорил сдержанно. А когда я сказала, что нужна фотография, то тут по голосу его поняла, как он рад.

Конечно, у меня много его фотографий, но хотелось, чтобы выбрал он сам, я знаю, как он относился к фотографиям.

И он спросил:

— А можно помоложе?

Я ответила, что в выборе фотографий ему предоставляется полная свобода. Тут мы посмеялись громко, и он прислал мне фотографию с письмом и обращением к читателям «Юности». Получила я всё это из Парижа через три дня после разговора.

Я помчалась в «Юность» (это было в конце июля), уверенная, что он увидит будущий номер и себя в нем.

Но 3 сентября 1987 года Виктор Некрасов умер. А папироса, зажатая в зубах, всегда будет дымиться, как у того убитого бойца.

Вспоминая начало его пути, ища определения и эпитеты, я прежде всего хотела бы сказать о том, с каким великим достоинством вступил он в литературу. В сталинские победоносные послевоенные годы.

Повесть «В окопах Сталинграда» была напечатана в журнале «Знамя» в 1946 году.

Интересно, как начинается она: «Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно…» И встает перед нами Сталинград — черный город, красное от пламени небо — и Волга — красная, как кровь.

Так начинает он свою тему разрушенных городов — от Сталинграда к Киеву…

Да, много говорили о том, что это первая, необыкновенно правдивая, честная, прекрасная книга. Что от нее пошла наша честная проза о войне. К этому хотелось бы добавить: и не только о войне. Огромно было ее влияние на сердца людей. Бесценный вклад гуманизма…

«Мы терялись, путались, путали других, никак не могли привыкнуть к бомбежке». «А где фронт?» «А где сейчас немцы?» «Не нравится мне эта тишина». «Немцы летят прямо на нас». «Танки идут прямо на нас».

Солдаты, солдаты, солдаты — их лица, их образы проходят вереницей в книге.

С каким пониманием каждого шага описывает их Виктор Некрасов — их командир, лейтенант!

Это книга о солдатах и их командире. Некрасовский сталинградский окоп — это, может быть, и дом Грекова из романа Гроссмана «Жизнь и судьба» или батарея капитана Тушина у Толстого. Керженцев — Некрасов в окопах Сталинграда, его щель, его лопаты, его саперы и солдаты, мины, собственноручно заложенные им на Тракторном…

Благородство его воинского подвига надо уметь прочитать, понять и оценить в книге. На войне он был сначала лейтенантом, а потом капитаном и воинские свои представления, чувство чести передал с дворянско-декабристской простотой и прямотой.

Характерно, что в этой своей повести он часто вместо «я» говорит «мы»: «Мы даже не слышали выстрела. Пуля попала прямо в лоб…»

Особая некрасовская интонация — сплав мужества и доверия.

Как он написал своего Валегу, ординарца…

И я вспомнила, что в конце 60-х годов, приехав в Москву, Некрасов вдруг сказал:

— Знаете, нашелся Валега!

Это было чрезвычайным событием.

В «Окопах Сталинграда» Валега однажды сказал: «Когда кончится война, я поеду домой и построю себе дом в лесу. Бревенчатый. Я люблю лес. А вы приедете ко мне и проживете три недели…

Керженцев улыбается.

— Почему именно три недели?

— А сколько же? Вы больше не сможете. Вы будете работать. А на три недели приедете».

И оказалось, что все эти десятилетия дома, в Сибири, своим детям Валега рассказывал о своем «капитане».

А когда дети выросли, они стали повторять: «Что же ты, батя, всё о каком-то капитане рассказываешь, взял бы и разыскал его».

И Валега стал разыскивать своего капитана. Через киевскую милицию… И нашел. И написал письмо по адресу, который дала ему милиция.

Надо ли к этому добавлять, что Валега не знал, что капитан Некрасов стал писателем, не знал, что сам он стал героем его книги, его фильма «Солдаты».

Связь восстановилась, и Некрасов вместе с актером Юрием Соловьевым — он играл в фильме роль Валеги — поехал на Алтай на встречу с Валегой («Живой, книжный, киношный» — так назвал он свой рассказ об этом).

И пишет, как теперь восхищают его милые, как он говорит, письма, написанные Валегой, которые неизменно начинались словами: «Дорогой и любящий друг Виктор Платонович!..»