Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

– Откуда я знаю, – сказал я, – там видно будет. А пока мы с Милой зовём вас в Кривой Рог, отдохнуть недельку-другую. Приезжайте всей компанией, с мамой и Джулькой!

– Мысль достаточно глубокая, – оживляется Вика. – Наверняка приедем, представляю, как Галка обрадуется. Ждите!

После нескольких допросов – затишье.

Письмо от 19 февраля 1974 года:

«Никак не соберусь позвонить насчёт возврата остальных вещей, но всё откладываю, успею, время есть». Забрать надо главным образом французские журналы «Пари матч», эмигрантские «Мосты» и несколько папок разных бумаг. Магнитофон, машинку и фотоаппарат уже вернули, непонятно, зачем было забирать…

«Выяснилось между прочим, что Яньку Богорада тоже таскали – 18-го, в тот самый день. Расспрашивали обо мне, он расхваливал». Ян Богорад был близким другом Некрасова, постоянным компаньоном на всех встречах ветеранов. Партизанский командир, очень известный в Киеве. В.П. гордился и его боевыми подвигами, и рассудительностью в мирное время…

«Был обыск (тогда же) и у Сашки Парниса. В его отсутствие (он был в Москве). А когда вернулся, стали тягать. И, кажется, до сих пор ещё тягают. Это тот самый Сашка, который прославился изысканиями по Хлебникову и который мой “секретарь”». Молодой Александр Парнис был зачислен Некрасовым на эту не пыльную, но абсолютно бесхлебную должность, чтобы не таскали в милицию за тунеядство и не мешали заниматься его любимым Хлебниковым…

Прибытие родителей с Джулькой в Кривой Рог вызвал невообразимый переполох у наших бесхитростных кагэбистов, после этого очень меня зауважавших, – они получили столичное указание следить, но не обижать.

Мама безумно радовалась встрече с внуком. Тут же выяснилось: Виктор Платонович приехал не просто так, отдохнуть от Киева, но рассчитывая напечатать некий текст.

Из Киева я приволок старую некрасовскую пишущую машинку «Эрику», отданную мне после покупки новой, портативной, восхитительно плоской и заграничной. Между нами говоря, печатать я не умел, абсолютно. Обливаясь потом, три часа тыкал пальцем, чтобы слепить одну страницу. Тем не менее я получил ответственное задание отпечатать начисто письмо товарищу Брежневу Леониду Ильичу, Генеральному секретарю ЦК КПСС. Некрасов привёз с собой откорректированный черновик.

Это была жалоба на беспричинный обыск, на пяти страницах.

Вика не хотел, чтобы текст попал в киевское КГБ раньше, чем к Брежневу, поэтому, опасаясь утечки, не отдал его на перепечатку машинистке.

Письмо заканчивалось так: «В свете этого утверждаю, что действия органов КГБ против меня не только глубоко оскорбительны, но и наносят серьёзнейший вред авторитету Советского государства. Рассчитываю, уважаемый Леонид Ильич, на Ваше вмешательство и поддержку».

Напечатав до конца это письмо одним пальцем, я проникся к себе глубоким уважением…

Прибытие Некрасовых переполошило не только криворожских чекистов. Этим нештатным событием были потрясены и все родственники Милы. Да и для нас это превратилось в праздник, запомнившийся на всю жизнь.

Но чем, чем же угощать бесценных гостей?

– Что вы любите, Виктор Платонович? – робко спросила Оля, сестра Милы.

– Свежий белый хлеб! – без запинки сообразил писатель.

Через пару дней наша кухня была завалена вчерашним бывшим свежим хлебом, который покупался буханками три раза в день. Был приготовлен роскошный ужин, приглашены отборные гости – несколько робких почитателей Некрасова из наших близких знакомых.

Моя племянница Лара, в то время бойкая отроковица, помогая накрывать на стол, успевала безотрывно глазеть на приезжего лауреата, стараясь ничего не пропустить. И не зря старалась, уловила главное откровение.

– Виктор Платонович сказал, – горя глазёнками, сообщала она всем, – что ненавидит мокрое мясо, чтение толстых рукописей, Корнейчука и антисемитов!

Женщины шмыгали носом в восхищении – вот что значит столичный человек, прямо-таки вольнодумец!..

На третий вечер, прогуливаясь со мной под почтительным надзором криворожских топтунов, Вика торжественно пообещал мне, что если они уедут, он сделает всё, чтобы вытащить нас к себе. Сейчас же, увидев на криворожской площади танк на постаменте, Некрасов встрепенулся и живо осмотрелся.

– Постой-ка, здесь же мы с тобой выпивали, в загсе! Он где-то неподалёку!

Семь лет назад В.П. уже приезжал ко мне в Кривой Рог, погостить. Гостевание заключалось в круглосуточном балдеже. Через три дня деньги закончились, а в долг мне давать перестали ещё задолго до встречи с писателем.

Утром мы вышли в город абсолютно сухие, без гроша, с надеждой насшибать хотя бы рублишко на бутылку вина. Естественно, ни одного знакомого, расположенного ссудить пару копеек, мы не встретили и печально топтались на площади Мира.

И вдруг увидели процессию: жениха с невестой, дружек с цветами, нарядно одетых людей, входящих в загс. Мы с Виктором Платоновичем, в мятой и худой одежде, покрытые щетиной, проникли туда вслед за толпой, не слишком соображая зачем.

Внутри наткнулись на галдящих родственников и друзей другой, только что расписанной пары молодожёнов, провозглашавших тост за счастье молодых. Протиснулись к подносу, с непостижимой наглостью взяли по бокалу шампанского, выпили и ещё раз взяли. Вика вполголоса воскликнул здравницу. На нас смотрели с недоумением, не решаясь, однако, спросить, кто такие.

Явно поправив настроение, выскочили на улицу, радуясь, что избежали тумаков…

Кроме письма Брежневу Некрасов замыслил и другое судьбоносное предприятие.

После обыска, ещё в Киеве, была написана им статья, предназначенная для публикации в западной прессе.

– Написал, но не знаю, что дальше, – сказал он. – Пока созреваю… Милке пока ничего не говори. А Галке тем более. Чтоб не хлопала крыльями…

Статья называлась «Кому это нужно?».

Кроме буквального вопроса, выражение это является ещё и риторическим восклицанием, модным в то время на Украине. В смысле – что за ерунда! Стоит ли этим заниматься! Бесполезное и бесцельное занятие, мартышкин труд!..

Раз тебя щёлкнули по носу, устроили обыск, надо им ответить. Если что и спасёт, то только неотложная огласка этого дела. Не молчать, как мы все при Сталине, как евреи при Гитлере – тише, друзья, не будем дразнить зверя, только навредим себе, может, пронесёт… Не пронесёт! Кричи, бей в двери, устраивай скандал или истерику на людях – только это может тебя спасти. А так затопчут, сомнут и придушат! Так говорил мне Некрасов во время нашей неспешной вечерней прогулки по криворожским улицам.

Понимая, что моё мнение мало чего решит, но поддержит его, я кивал, мол, согласен, хотя осторожность – мать мудрости…