Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Сегодня я получила от Тани письмо. Она пишет, что скучает, Леля не поддерживает ее интересы. Это мне вполне понятно. Леля такая, Таня пишет, что хотела бы со мной увидеться. А я как хочу ее видеть, прямо сказать нельзя! Среди здешних удовольствий, среди Дёмы и Наташи [39] Речь идет о кузенах И. Кнорринг — брате и сестре Шмариновых (их матери — Мария и Елена Щепетильниковы — были родными сестрами). я не так чувствовала ее отсутствие, как теперь, когда я получила ее письмо. Боже, как я обрадовалась! Я уже отчаивалась получить от нее письмо. Прочитав его, на меня так повеяло Харьковом, что я не знаю! Письмо для меня было так задушевно, приятно, прямо прелесть. По приезде в Харьков я там буду Тане много рассказывать! О-о! Буду записывать прогулки, чтобы подольше запечатлеть.

Однажды мы сделали большую прогулку. Встали мы в 7 часов, напились чаю (дети — молока), взяли еды и питья и отправились в Межигорский монастырь.

Взяли мы с собой огромные завтраки, воды, молока и сахару для чая, и в 8 часов отправились в путь. День был пасмурный, но дождя не было. Шли мы сначала Пуще-Водицей, потом краем деревеньки, немного полем и, наконец, бором. Дорога в Межигорский монастырь шла по телеграфным столбам. В бору я, Дёма и Наташа шли впереди и разыскивали столбы. Бором мы шли долго. Наконец мы вышли в огромное поле. Пройдя через один ручей, под одинокой яблоней мы сделали привал. Разложили завтраки и стали закусывать. Набрали из ручья воды и вскипятили на костре чай. Закусили и стали любоваться видом. Отдохнув, мы отправились дальше. Видели цапель. Ах, как они красивы и как их было много! Потом видели окопы двух сортов. Одни длинные и извилистые, и в них по краям плетень. А другие вроде землянок перед окопами — интересно. Потом шли самой неприятной дорогой — селом. И оно, как назло, было огромное. Наконец мы пришли в монастырь. Этот монастырь на берегу Днепра. Дядя Алеша, [40] Шмаринов Алексей Яковлевич. Папа-Коля и Дёма купались, я им очень завидовала, конечно. Потом в монастыре пообедали и пошли гулять. Я осмотрела Днепр. Он довольно широк, но там ужасные мели. Даже видно. Потом в монастырю стали звонить к вечерне. Ах, какой это был прекрасный звон! Он был такой легкий и приютный, прямо прелесть. Мы пошли в собор. Ну, там мне ужасно понравилось! На иконных рамах сделаны листы и виноград — золотые (или позолоченные), а на верху рам по амурчику раскрашенному. И монашки в черном, в своих шапках. И везде такой покой, молчание. Пойду в монашки. Потом я с Папой-Колей пошла купаться. Я была ужасно рада. Купалась, и довольно много. Но плавать в Днепре совершенно невозможно. Я иду, иду, иду, все дальше и дальше, а мне все по колено. Потом стали надвигаться огромные тучи. Мы поспешили к гостинице.

Едва мы успели напиться чаю, как полил такой ливень, что трудно себе представить. Мы спрятались на террасе гостиницы. Потом мы собрались ехать на пароходе в Киев. Пошли на пристань, купили билеты, стали ждать парохода. Наконец он подошел. Тут случился курьезный случай. Папа-Коля стал матросом. С парохода бросили на пристань канат. Публика расступилась. Канат упал на пол и стал скользить в воду. Дядя Алеша придержал его, Папа-Коля взял его в руки и кричит на пароход: «Что же мне с ним делать?». Ему отвечают: «Тяните за привязку». Нечего делать, пришлось Папе-Коле притянуть пароход и привязать его. Мы сели, и тут пошел дождь. Мы проехали довольно красивые места. Проезжали под железнодорожным мостом и наконец пристали к Киеву. Там сели на трамвай и приехали домой очень поздно. Мы все были очень довольны прогулкой.

Эта Церковь находится за г. Киевом. Мимо нее проходит трамвай в Пущу. При этой церкви есть больница (чуть ли не для полоумных и опасных больных; там часто умирали, и при нас туда ввозили много гробов, это было неприятно). В этой церкви рисовал известный художник Врубель. [41] В 1882–1885 гг., работая в мастерской Адриана Прахова, Врубель участвовал в реставрации росписей Кирилловской церкви и выполнил несколько новых композиций: первую свою монументальную работу «Сошествие Святого Духа на апостолов» (расположена на хорах Кирилловской церкви), «Богоматерь с младенцем» и др. К этому периоду относятся его эскизы росписей Владимирского собора в Киеве (1887 г.). В 1902 г., когда появляются первые признаки душевной болезни, Врубель вновь посещает Кирилловскую обитель (во время пребывания в Киеве у него умирает сын, портрет которого он незадолго до того выполняет). Изучая свои росписи, он заметил: «Вот, в сущности, то, к чему я должен был бы вернуться». Однако «киевский» период относится к раннему творчеству Врубеля. Закончил же свои дни художник в московской клинике для душевнобольных (под наблюдением доктора Ф. А. Усольцева) и в Кирилловской церкви (находящейся, действительно, на территории больницы для умалишенных), будучи больным, уже не работал. Он когда нарисовал картины, сошел с ума и кончил жизнь в больнице, при церкви. Его картины очень хорошо нарисованы, но лики святых отличаются тем, что глаза у них какие-то дикие, сумасшедшие, но не все. Мне очень понравились три картины у входной двери. 1-я — скрежет зубов, там нарисованы мучения ада (на всех трех), головы и зубы, — как будто скребут зубами; 2-я — червь не усыпляемый, опять головы, изо рта, из носа, из головы ползут черви; и 3-я — огнь неугасаемый, головы в огне. Но эта церковь мне не очень понравилась, там очень темно и мрачно. На службе, говорят, бывает очень мало народу.

Вчера мы (Дёма и Наташа), можно сказать, сбесились. Мы искусственно смеялись и наконец стали такие веселые, что прямо ужас. Мы пели «отца Феофила» и «Нюра-Дура». Потом под нами оборвался гамак. Мы так смеялись.

Дёма и Наташа очень интересуются тем, что написано в загнутых уголках. Они дразнятся, что там написано «Ирина и Володя»! [42] Речь идет о Володе Шварце. Как это глупо! Дёма пристает, чтобы я ему показала дневник. Я ему показала почти все, конечно, мельком. Дело дошло до уголков. Они пристают, покажи! Ну, уж это дудки! С маслом! А Наташка говорит, что она подглядывала ко мне в дневник. Дурная! Она только меня навела на мысль, что надо прятать от нее дневник. Но куда? На окно, под книги.