Юрий Сушко - Я убил Степана Бандеру

Не меньшее беспокойство немецких властей вызывала эволюция национальной политики бандеровцев, в частности рекомендации ОУН: «Невзирая на негативное отношение к евреям как к орудию московско-большевистского империализма, считаем нецелесообразным в настоящий момент… принимать участие в антиеврейской акции, чтобы не превращаться в слепое оружие в чужих руках и не отвлекать внимание масс от главных врагов».

В отрядах УПА стали появляться евреи, прежде всего полевые врачи. Целебные травы, настои и прочие снадобья раненым помогали мало. Ощущая острую нехватку медиков, особенно хирургов, повстанцы вынужденно обратились к специалистам, не обращая внимания на «пятую графу» в их паспортах. Тем более что врачи-украинцы уже были мобилизованы немцами в свои госпитали.

«Большинство врачей УПА были евреи, которых УПА спасала от уничтожения гитлеровцами, – не отрицал руководитель СБ Мыкола Лебедь. – Врачей-евреев считали равноправными гражданами Украины и воинами украинской армии… Все они честно исполняли свои нелёгкие обязанности, помогали не только бойцам, но и всему населению, объезжали территории, организовывали полевые госпитали и больницы в населённых пунктах. Не покидали боевых рядов в непростых ситуациях даже тогда, когда имели возможность перейти к красным. Многие из них погибли смертью воинов в борьбе за те идеалы, за которые боролся весь украинский народ».

Конечно, Лебедь слегка преувеличивал нерушимость украинско-еврейского воинского братства, но тем не менее командиры советских партизанских отрядов Бегма и Тимофеев, действовавшие под Ровно, в радиошифровке в Центр 30 октября 1943 года подтверждали: «В данный момент [среди] националистов много евреев, особенно врачей… В Домбровице мобилизовали всех портных для изготовления тёплой одежды на зиму. По последнему распоряжению штаба националисты сейчас принимают к себе всех, кроме поляков…»

Лучшим лекарем в отряде имени Богуна считался Шая Давидович Варма (Скрипач). Арестованный смершевцами в конце войны, он не отрицал: был мобилизован УПА в мае 1943 года, поставил на ноги около 200 раненых бойцов… Во время его дознания в соседнем кабинете начальника особого отдела задержанная Галина Островецкая просила записать в протокол её допроса: «Варма был хорошим врачом, который в бункерных условиях делал сложные операции, он чудесно играл на скрипке, с которой никогда не расставался… Когда выпадала свободная минута и повстанцы собирались на лесной поляне, приглашали Варму, который играл для них. Его все любили и берегли» [16] .

Не меньшим авторитетом среди бандеровцев пользовался и другой медик по кличке Кум. «Доктора Кума, – рассказывал сотник Владимир Федыник, – знали тысячи повстанцев. Он был в УПА от дня создания… Доктор Кум, по национальности еврей, к нам был искренне привязан, и, хотя Организация позволила ему после прихода большевиков уйти, он решил делить долю и недолю с нами дальше, а при необходимости – открыто и честно принять смерть. Кристально чистый характер!.. Доктор Кум был оптимистом, верил в нашу победу… Я спросил, почему он не согласился на легализацию, он мне ответил: „Знаете, пан поручик, какую боль мне принесло известие, что вы хотите от меня избавиться! Я принадлежу к категории тех людей, которые добро долго помнят. Во время немецкой оккупации ОУН спасла меня от смерти, почему же я должен быть неблагодарным, не помочь повстанцам строить нашу Украину? Я верю, что не посрамлю, что я вам могу ещё не раз пригодиться…”»

Всем был хорош доктор Кум, одна беда: врачуя «порубанных казаков», любил при этом популяризировать свои медицинские воззрения:

– Знаете, чем лечили в старину? Кровопусканием. Это был тогда чуть ли не единственный радикальный метод. Считалось, что болезнь уходит через рану вместе с «дурной» кровью, а взамен организм вырабатывает новую, молодую, здоровую. Потом начали практиковать пиявки…

– Дохтур, замолчи, убью!

– Нет, не убьёте. Кто же вас потом лечить будет? – резонно возражал доктор Кум. – Так вот, пиявки – существа очень разумные и «дурную» кровь пить ни за что не станут. Присосавшись к ранке, они сначала «вплёвывают» в неё специальное вещество, которое меняет состав человеческой крови, и только потом эту кровь начинают отсасывать…

– Держите меня, хлопцы, я его сейчас застрелю! Ей-богу, застрелю! Кровопивец…

В начале 1942 года Проводнику пришлось покинуть уютную абверовскую дачу и переселиться в концлагерь Заксенхаузен, находившийся в 20 километрах от Берлина. Хозяева убеждали Бандеру: «Вы – знамя, но не пехотинец на отдыхе. Но и там вам будет вполне комфортно, не волнуйтесь».

Там, в специально подготовленных помещениях, нацисты традиционно содержали своих ВИП-узников. В особом блоке «А», например, пребывал бывший канцлер Австрии Шушнинг, его соседями были сын маршала Италии Бадольо, племянник Черчилля, сын премьер-министра Франции капитан Блюм, высокопоставленные члены правительств ряда европейских стран, известные политики, которых немцы успешно обменивали на своих пленных. Одновременно с Бандерой в лагере находился Стецько и ещё около 300 активных участников ОУН.

Как-то Степану Андреевичу шепнули, что в одной из камер находится сын Сталина Яков Джугашвили, а также некий Кокорин, выдающий себя за племянника советского наркома иностранных дел Молотова. Потом в лагерном дворе Бандере указали на темноволосого мужчину, прогуливавшегося неподалёку: сын Сталина!

Степан с интересом посмотрел на него и спросил:

– Сам сдался?

– Нет, говорят, силой взяли, когда выходил из окружения под Витебском.

– Лучше бы они самого Сталина взяли, – ухмыльнулся Бандера, но чувство злорадства всё же приятно грело душу.

Условия жизни в блоке «А» были вполне приемлемыми, как и довольствие. Узники находились под опекой Международного Красного Креста, свободно перемещались по лагерной территории, питались по эсэсовскому рациону, имели право получать от родных и близких, кроме писем, посылки с продуктами и деньги.

Правда, перебравшаяся к тому времени в Берлин Ярослава Бандера мало чем могла помочь мужу. «Наша семья жила в очень тяжёлых условиях, – рассказывала дочь Наталка, – что сильно ослабило нервы моей мамы…» Один из близких соратников Проводника Евген Стахив однажды навестил Ярославу на Дальманштрассе, 8: «Это была тайная квартира ОУН, о которой мало кто знал… Когда пришёл к ней, Ярослава сразу запротестовала: она тут под надзором гестапо, ей запрещено с кем-либо встречаться и разговаривать – поэтому не хочет из-за меня иметь неприятности. Я не уходил. „Хочу вам рассказать, что происходит на Украине, что происходит в ОУН. А вы увидите Бандеру, перескажете”. Спрашиваю её, когда у них будет встреча. „Может, завтра или послезавтра, но уходите из моей комнаты, так как сейчас должен прийти офицер гестапо…” Я дальше с ней спорю, и тут звонок. Она открывает двери – на пороге Шарф. Тот самый, который обещал мне: „Стахив, ещё раз я вас поймаю, вы никогда не выйдете из концлагеря…”»